Конан и грот Дайомы

Пожалуй, думал Аррак, стоит присмотреться к нему повнимательней. Если у великана имеется некая цель, то он может стать более подходящим вместилищем для Древнего Духа, чем Эйрим, вождь западных ванов. Не подвергнуть ли серокожего испытанию? Смертельной опасности, как просит о том Избранник? Если он выживет, то можно допустить его в Кро Ганбор, чтобы познакомиться ближе...

Впрочем, размышлять на сию тему было еще рано. Пройдет немало дней, прежде чем киммериец и серокожий достигнут равнин Ванахейма - люди так медлительны! Аррак не сомневался, что нынешний Избранник своевременно известит об этом, взмолившись о помощи. А потому Древний Дух вновь оставил стигийца, погрузившись в мысли о своем могуществе, о причинах изгнания из Предвечного Мира, и в думы о прошлом.

* * *

- Не могу, - шепнула Зийна, - не могу, милый! Он смотрит...

- Он спит, - сказал Конан, лаская упругую грудь девушки. - Спит, не видит и не слышит ничего. Он - камень, и ему нет до нас дела, клянусь Кромом!

По правде говоря, киммериец лишь пытался успокоить Зийну. Их серокожий спутник хоть и сидел неподвижно, с опущенными веками, не пропускал ни шороха лесного, ни тени в ночном сумраке. Впрочем, их шепот и возня под накинутым плащом его не интересовали; вряд ли Идрайн даже понимал, чем они занимаются и что означают поцелуи, объятья и сдержанные стоны Зийны.

Второй день они пробирались вдоль побережья, в приграничной местности, разделявшей Ванахейм и Пустоши Пиктов. Здесь, на севере, во владениях Имира, подтаявшие морские льды еще дышали холодом, под низкорослыми елями еще лежали груды снега, а чахлые корявые березы, торчавшие среди трясин, только-только начали пробуждаться к жизни после зимних метелей и вьюг. Путешествовать в этих краях было нелегко: заваленный буреломом болотистый лес подступал к самым береговым утесам, отвесным и обрывистым, каменный щит материка взрезали шхеры, иногда рассекавшие сушу на многие тысячи локтей. Но между лесом и скалами тянулось сравнительно открытое пространство, узкая полоска земли, покрытая осыпями и желтой прошлогодней травой; эту естественную дорогу, уходившую к северу, к равнинам Ванахейма, Конан и решил использовать.

После битвы с пиктами они потратили день или два на отдых, в основном из-за Зийны, так как раны киммерийца были не столь серьезными и не помешали бы ему продолжить путь. Но удар дубины, которую метнули в ноги девушке, не прошел бесследно. Кости ее, к счастью, остались целы, однако на голенях вспухли огромные синяки, причинявшие боль при любом движении. Конан лечил ее примочками из листьев папоротника да горьким отваром из мха и хвои. Один Митра ведал, какое из этих средств оказало целительный эффект, но вскоре опухоль спала, и Зийне удалось взгромоздиться на жеребца Идрайна. Путники тут же тронулись в дорогу: мужчины - пешком, девушка - на коне.

Когда они пересекли лес и вышли к побережью, скакун начал хромать. Копыта его были сбиты о камни, вдобавок он непрерывно дрожал - для зингарского жеребца суровый северный климат был непривычен, как и жалкие сухие стебли, которые ему приходилось жевать вместо сочной зеленой травы. Возможно, сказывалась и недавняя бешеная скачка, когда Идрайн гнал скакуна днем и ночью, пытаясь настигнуть своего сбежавшего господина; так или иначе, каменные осыпи и холод доконали скакуна. Конан забил его и оставил на поживу волкам, ибо в мясе путники нужды не испытывали - на болотах было достаточно уток и гусей, а в лесу встречались кабаны и лоси. Арбалет Конана вполне мог прокормить его и Зийну, а Идрайн не нуждался в пище.

Одно это вызывало у девушки суеверный страх и неприязнь. Серокожий исполин пугал ее - и своей полной нечувствительностью к холоду, и тем, что не испытывал никаких человеческих потребностей, и бездушным ледяным взглядом, и даже негромким своим голосом, от которого за десять локтей веяло дыханием Серых Равнин, Она никак не могла привыкнуть к тому, что Идрайн всего лишь оживший камень, равнодушный к тяготам нелегкого пути, преследующий только одну цель - выполнить приказ колдуньи, вдохнувшей в него жизнь.

Она сторонилась серокожего и боялась заниматься при нем любовью. Каждый вечер Конан подолгу уговаривал свою пуантенку, и хоть не без успеха, однако всякий раз он ощущал скованность, охватывающую Зийну. Она любила его - быть может, еще крепче - но молчаливое присутствие Идрайна гасило ее страсть словно ведро воды, выплеснутое в пылающий костер.

Конан с удовольствием бросил бы серого гиганта, но не представлял, где и каким образом можно расстаться с этой нелюдью. Идрайн разыскал его в пиктских дебрях, а это означало, что их соединяет некая магическая связь, разорвать которую под силу лишь опытному колдуну. Но колдунов ни опытных, ни начинающих, под рукой не было, и киммерийцу приходилось мириться с угрюмым молчаливым спутником.

Зийна вздохнула и прижалась к нему, щекоча ухо горячим дыханием.

- Когда ты закончишь свои дела на севере... - начала она.