Конан и Пришелец из другого Мира

Спустя действительно пять минут его новая напарница вернулась. Серое лицо и трясущиеся губы сказали варвару о том, что женщина и правда — понимает, что отрезана от корней. И никого из близких у неё на этом свете не осталось. И во всей её деревне теперь пусто, как в ласточкином гнезде зимой. И так же тихо. Правда, варвар почуял, что грустила она всё-таки не об этом. Не о том, что очень скоро соломенные крыши сгниют, глинобитные мазанки оплывут без надлежащего ухода, превратятся в глинистые холмики на поверхности земли, а чуть погодя дожди да ветры сотрут и эти следы человеческого поселения.

А о тех, к кому была привязана и кого знала всю жизнь…

Но в тоне, когда женщина заговорила, звучала только равнодушная деловитость:

— Ну что, поехали?

— Поехали-то мы — поехали… Только вот интересно, куда это ты собираешься ехать в таком наряде?

— Бэл его раздери! Твоя правда: в такой одежде на меня только слепые не будут показывать пальцем!

— У тебя нормальная-то, женская или походная, одежда есть?

— Есть, конечно. Потому что вот чего твари в отличии от банд разбойников не делают, так это — не грабят подчистую всё добро из домов. Им это добро…

— Не нужно, — докончил её немудрёную мысль варвар. — Я уже понял. Кстати, хотел спросить на досуге. Вы почему обосновались на этой дороге, а не на главной? Вот там-то вы уж точно могли бы «привлечь внимание путешественников»! И султанов.

— Мы… — она вновь покусала тонкие губы. — Сам видел: нас оставалось всего пятеро. Ну, мужчин. У нас не было достаточно сил, чтоб нападать там! Потому что не путешествуют сейчас к нам в Порбессию купцы без солидного отряда охраны. Вот именно — наёмников. Ну, или своих вооружённых слуг. Почти профессионалов. А самое главное — тогда нам негде было бы жить. Потому что наша деревня… Наша бывшая деревня — всего в двух часах ходьбы быстрым шагом. А на коне — час.

— Ладно. Залезай. — Конан, уже сидевший в седле, подал руку. — Поедешь спереди. Чтоб лучше указывать дорогу.

— Ага, хи-итрый, да? Думаешь, если буду сидеть спереди, я, чтоб не оборачиваться каждый раз, буду меньше говорить?!

Конан, не думавший, что его маленькую невинную хитрость раскусят так быстро, усмехнулся:

— Похоже, сработаемся. Ладно, давай руку.

Через примерно полчаса езды то ли жаркое летнее солнце, то ли усталость, то ли ровный и неторопливый шаг коня подействовали на Резеду усыпляющее. Она, вначале ёрзавшая и ворчащая то на «неудобное седло», то на слепящее солнце, то на жар от груди варвара, теперь мирно откинулась на эту самую грудь и, нагло пользуясь тем, что руки Конана, держащие поводья, одновременно удерживали и её хрупкое тело, словно в коконе, расслабилась, будто и правда — спала в привычной с детства и мягкой, постели. Нижняя челюсть трогательно отклячилась, и женщина даже похрапывала, а туловище чуть прогибалось в такт шагам коня. Миниатюрная головка, повёрнутая чуть боком и покоящаяся сейчас как раз между грудных мышц Конана, тоже слегка раскачивалась — в такт шагам. Было и правда похоже, что Резеда доверяет киммерийцу.

А ведь только вчера хотела убить!

Ох, женщины…

Конан понимал, конечно, что чем дольше они будут общаться, тем больше проблем у него может возникнуть позже. Уже после завершения этой «миссии».

Потому что он волей-неволей привыкнет к женщине. И она и её дальнейшая судьба станут ему небезразличны.

Он не слишком любил такие взаимоотношения.

Наёмник должен быть свободен!

Если у него есть какие-то привязанности, связи или родственники и близкие — он сильно рискует. Что в критический момент этих самых родственников или близких людей враги могут взять, например, в заложники. И использовать в нужный момент как весьма весомый аргумент. Заставив колебаться. Сомневаться. Бояться за чужие жизни, вместо того, чтоб рубиться без оглядки!

А колеблющийся или сомневающийся воин — мёртвый воин.

Киммерийцу вовсе не улыбалось, чтоб у кого бы то ни было появилось орудие, с помощью которого можно было бы влиять на его поступки и решения. Правда, он пока не сомневался, что женщина просто хочет привязать его к себе — для себя.

Потому что думает, как обычно, с чисто женским коварством и нелогичностью: «Ага! Если эта волосатая обезьяна влюбится в меня, я смогу его заставить отомстить за моих родных и земляков, даже если чёртов султан не захочет заплатить столько, сколько эта наглая сволочь заломит!»

Разумеется, в таких раскладках есть и доля истины: Конан привык исполнять дело, за которое ему — не важно, заплатили или нет, но — которое он обещал исполнить. И исполнить с максимальной точностью. И ответственностью. Иначе кто бы доверял ему?!

И — главное! — платил?!

Он действительно не сомневался: его репутация сейчас работает на него! И раз молва о нём дошла и сюда, значит, не зря он старался. И такая слава наверняка позволит…

Хорошо поторговаться!

Деревню Резеды варвар увидал с холма.