Конан из Киммерии

— Не видал такого и даже не слышал. Но через Мессантию проходят тысячи людей, и, если он здесь, мои люди скоро его обнаружат.

— Отлично. Вот и пошли их, пускай ищут. А пока пусть твои слуги позаботятся о моем коне да принесут мне поесть сюда, в эту комнату.

Публио многословно обещал тотчас все исполнить. Конан допил вино, небрежно отбросил кувшин в угол и подошел к ближайшему окну, невольно расправляя грудь навстречу соленому ветру. Внизу расстилался лабиринт припортовых улочек. Конан оценивающе оглядел корабли, что стояли в гавани. Потом откинул голову, и взгляд его устремился прочь от берега, в синюю даль, где сходились море и небо. Его память уже летела за горизонт, к золотым морям юга, к пламенеющему солнцу, под которым не существовало законов. Случайный запах пряности будил воспоминания о чужих берегах, где росли мангры и гремели барабаны… о кораблях, сцепившихся абордажными крючьями… палубы в крови, дым и пламя, крики дерущихся…

Задумавшись, он даже не обернулся, когда Публио потихоньку вышел из комнаты.

* * *

Подобрав шелковые одежды, купец чуть не бегом поспешил по коридору и наконец вошел в комнату, где склонился над пергаментом высокий, худой человек со шрамом на виске. Было, однако, в этом человеке нечто столь мирному занятию не соответствующее.

— Конан вернулся! — безо всяких предисловий выдохнул Публио.

— Конан? — Человек рывком вскинул голову, перо выпало из руки: — Тот самый корсар?

— Да!

Смертельная бледность залила впалые щеки.

— Он что, свихнулся? Если его обнаружат, мы пропали! На виселице очутится и корсар, и все, кто его укрывал или торговал с ним! Что, если правитель дознается о наших прежних с ним связях?

— Не дознается, — зловеще ответил Публио. — Пошли своих людей в порт и на рынки. Пускай разведают, нет ли в Мессантии зингарца по имени Белосо. Конан говорит, у того при себе драгоценный камень, который он не прочь бы продать. Значит, можно будет выяснить у ювелиров. И вот еще что. Подбери с дюжину отчаянных негодяев, притом таких, которые, убрав человека, не станут потом трепать языками. Понял?

— Понял. — Человек со шрамом медленно и очень серьезно кивнул.

— Не затем я крал, изворачивался и обманывал, выбираясь с обочины жизни, чтобы призрак явился из прошлого и все пустил насмарку! — пробормотал Публио, и его лицо сделалось таким угрожающе-мрачным, что богатые вельможи и дамы, покупавшие жемчуг и шелка в его многочисленных лавках, немало удивились бы, доведись им лицезреть его в этот момент. Но когда спустя краткое время он вернулся к Конану и своими руками поставил перед ним большое блюдо с мясом и фруктами, незваный гость не увидел на его лице ничего, кроме доброжелательства.

Конан все еще стоял у окна, разглядывая пурпурные, малиновые, темно-красные, алые паруса галеонов, галер, каракк и дромонов.

— Если я еще не ослеп, вон та галера — стигийская, — заметил он, указывая на длинное, узкое, стройное черное судно, стоявшее на якоре поодаль от остальных, у широкого песчаного пляжа, плавной дугой убегавшего к далекому мысу. — Стало быть, между Стигией и Аргосом нынче мир?

— Так и раньше случалось, — ответил Публио и поставил блюдо на стол, не сдержав вздоха облегчения: тяжесть была порядочная, ибо он давно знал своего гостя. — Стигийские порты, — продолжал он, — временно открыты для наших судов, а наши — для их. Но не допусти Митра, чтобы какому-нибудь моему кораблю довелось встретиться в открытом море с одной из этих проклятых галер! Та, что стоит там на якоре, прибыла в порт нынешней ночью. Что здесь нужно ее хозяевам, понятия не имею. Покамест они ничего не продавали и не покупали. Ох, не верю я этим демонам смуглокожим! Если есть родина у предательства, так уж, верно, в их земле оно родилось!

— В свое время я их заставил повыть, — небрежно бросил Конан, отворачиваясь от окна. — Помнится, как-то моя галера с командой сплошь из черных корсаров подкралась ночью к самым бастионам омываемых морем замков Кеми — города с черными стенами. Мы пожгли тогда все галеоны, стоявшие в гавани. А что касается предательства… не в службу, а в дружбу, любезный хозяин, отведай-ка этих яств да пригуби вина, просто ради того, чтобы я знал, с какой стороны у тебя сердце!

Публио повиновался с такой готовностью, что подозрения Конана немедленно улеглись. Усевшись, он без дальнейших раздумий принялся расправляться с едой, которой хватило бы на троих.

Он еще ел, а по рынкам и набережным Мессантии уже засновали люди. Они искали зингарца, продающего дорогой камень или стремящегося на корабль, который идет в далекие страны. А высокий человек со шрамом на виске сидел, положив локти на пятнистый от вина стол, в гнусном погребке, озаренном единственным латунным светильником, свисавшим с продымленной балки над головами. Человек вел беседу с десятью отпетыми мерзавцами, чьи рожи и лохмотья говорили сами за себя.