Конан изгнанник

Нe успел он углубиться в горы в поисках прохода, подходящего для него и его вовсе не горного животного, как необычное зрелище привлекло его внимание. Вдалеке, то пропадая, то снова появляясь в дрожащем мареве нагретого воздуха, глазам киммерийца предстала группа людей. Они шли пешком, собравшись вокруг какого-то предмета или телеги, которая и была объектом приложения их усилий. Сначала Конан с надеждой предположил, что это один из первых караванов, двигающихся на север, но, присмотревшись, понял, что они собираются пересечь равнину, направляясь на восток, туда, откуда пришел он. В любом случае величина их груза и черепашья скорость, с которой они двигались, не оставляли надежд на то, что они собираются преодолеть склоны северных гор.

Кем бы они ни были, киммериец не считал нужным бояться этих людей. Он приближался к ним не прячась, открыто, предвкушая, как всякий одинокий путник, возможность пообщаться с себе подобными. Киммериец рассчитывал пополнить оставшиеся в его кошельке деньги на кое-какую еду и, быть может, прикупить что-нибудь из необходимых в дороге вещей, которых он лишился ночной стычке с людьми-обезьянами. Но, подъехав к каравану поближе, он понял, что эти люди нуждаются в помощи куда больше, чем он сам.

Они выглядели исхудавшими и изможденными. Там, где жалкие лохмотья не прикрывали тело, их кожа была дочерна сожжена солнцем. Некоторые брели по раскаленному солончаку босиком. Многие шли с непокрытыми головами — лишь жалкие пряди волос оставались на их скальпах. Их было человек сорок-пятьдесят — этих несчастных, впрягшихся в веревки и налегающих на деревянные жерди-упоры, заставляющие двигаться вперед шестиколесный экипаж.

Колеса из толстых досок были попарно соединены на осях, составлявши основу грубо сколоченной площадки в центре. Из всей компании едва ли дюжина охранников шла не впрягшись в чудовищную телегу. Но и эти счастливчики сгибались под тяжестью мешков за спинами. Во всем отряде не было ни единого вьючного или тяглового животного. Верблюды ни за что бы не позволили впрячь себя в повозку, а лошади не выдержали бы долгого путешествия по пустыне. Следовательно, транспортировка такого груза требовала человеческого труда или, точнее было бы сказать, нечеловеческих усилий.

Как только Конан приблизился на расстояние слышимости, до его слуха донеслись мольбы и просьбы несчастных, издаваемые их пересохшими губами:

— Воды! О Господин! Во имя всемогущих богов, глоток воды! Сжальтесь, великодушный господин! Мы умираем от жажды! Воды!

Когда киммериец остановил своего верблюда в дюжине шагов от процессии, пилигримы бросились на колени и протянули к нему руки, словно в молитве.

Этой-то ситуации он и боялся. Но, милостью Крома, у него с собой было достаточно воды, чтобы ублажить всех этих страждущих хотя бы на время. Конан отвязал от седла мешки с водой, все, кроме одного, полупустого, для себя, и опустил их на землю перед собой

Один из отряда — высокий худой загорелый человек, шедший впереди всех, — направился к киммерийцу. В отличие от остальных, он ни о чем не просил, а молчал. Наверняка жрец, подумал Конан. Двое солдат, двигаясь насколько возможно быстро, последовали за своим предводителем.

— Приветствую вас, путники, — поздоровался Конан. — Я могу поделиться с вами водой, видя, что вы так нуждаюсь в ней. — Конан помолчал, ожидая хоть какого-то выражения благодарности. Не дождавшись, продолжил: — Меньше чем в одном дне пути отсюда есть источник, где воды хватит на всех. Если вам будет сопутствовать удача, то все вы доберетесь туда живыми.

Жрец перевел взгляд с мешков с водой на Конана и заговорил на торговом диалекте пустыни, с южным акцентом.

— Вода будет полезна, — сказал он совершенно бесстрастно. — Ты говоришь, что на пути отсюда в Оджару есть оазисы?

Что-то в вопросе незнакомца неприятно поразило киммерийца. Похоже, этот человек не знал, да и особо не интересовался ни расстоянием, ни числом оазисов. Скорее всего, он и вправду был жрецом, не задумываясь вручающим свою судьбу и судьбы своих несчастных спутников в руки своего бога. Он был бос, голова его тоже была открыта солнцу, одеяние изношенностью и скудностью немногим отличалось от одежды его подчиненных. Несомненно, фанатик, подумал Конан, рассматривая его. Единственным знаком, отличавшим жреца от других, была рукоятка меча, висевшая на его шее. Совершенно беспомощное оружие, решил киммериец, оглядывая обломок клинка. Наверняка какая-нибудь реликвия.

Невероятно, но жрец не сделал движения к воде. По его знаку солдаты бросились к мешкам и потащили их по направлению к стонущим от жажды носильщикам.