Конан – изменник

Киммериец успокоил сердце и попытался собраться и подготовиться к нападению, как если бы имел дело с врагом в человеческом обличий. Но только невозможное это дело, потому что все эти существа могли иметь любую, совершенно непредставимую форму. В каждое мгновение на него могла выскочить одна из этих тварей. Вероятно, уже несколько из них с их жуткими клыками и когтями потихоньку подбираются к нему в темноте. Варвар стиснул свои и без того болевшие зубы и постарался обуздать крылья фантазии.

Он должен чем-нибудь отвлечься! Конан взял цепи, которые были пропущены сквозь железный обруч на шее, сжал их в кулаках, начал тянуть и поворачивать. Безуспешно. Они были выкованы из нового крепкого железа. Только для того, чтобы вытащить из каменной кладки медные заклепки, потребовалось бы много дней тяжелой работы. И ось была прочной, а железный обруч так плотно сидел на шее, что невозможно было даже пальца просунуть.

С трудом, преодолевая боль, он выпрямился. Теперь он стоял. При этом ему пришлось прикусить губы, чтобы не застонать. Цепь тянулась от ошейника к кольцу в стене, расположенному прямо над головой. Он поворачивался и поворачивался, но вывернуть ее так и не сумел. Над головой скрежетало и скрипело. Каменная пыль сыпалась ему в лицо. Таким образом он понял, что крюк все-таки поворачивается в стене.

В порыве захватившей его радости он поддернул цепь повыше, уперся ногами в стену и дернул изо всех сил.

Но крюк не выскочил. Упорное сопротивление железки говорило о том, что она совсем новая и наверняка держится не только в кладке этой стены, но и прикреплена для страховки с другой стороны стены, в соседнем помещении.

Киммериец снова опустился на пол. Он кашлял, любое движение причиняло ему боль. Втайне он проклинал теперь тех самых богов, которым только что возносил хвалу.

Он не видел здесь никакой возможности для бегства. Глубочайшее отчаяние овладело им, когда он начал думать о своей судьбе и о судьбе своих друзей. Евлалия и барон Стефани, правда, ушли прошлой ночью от принца Ивора и его людей. Но принц намекнул на то, что узнал их. Сумеют ли они вовремя уйти достаточно далеко от этого города, чтобы предупредить наемников о предстоящем уничтожении?

Но станут ли они вообще хотя бы пытаться? Мысли Конана терялись в мрачных, запутанных коридорах. Тантизиум стоял на пороге новой гражданской войны. Возможно, Стефани решит, что свыше четырех тысяч вечно голодных и все более и более алчных искателей приключений представляют собой угрозу, от которой лучше бы избавиться. Насколько Конан знал кофитов, все они были хитрыми и склонными к предательству.

Думал Конан и о Друзандре, о ее прекрасных подругах по оружию, о своих старых товарищах, знакомых еще по воровским временам. И о Гун-дольфе. Хотя их прощание после бала было несколько… сумбурным и они с тех пор не виделись, все же Конан думал, что старый вояка остался ему другом. При мысли о том, что все они будут уничтожены кровавым колдовством Агохофа, Конан впадал в необузданную ярость и бешено дергал цепь своими потными руками. В действительности все это беспокоило его куда больше, чем пытки, которые посулил ему принц Ивор наутро.

Утро… Он тщетно попытался еще раз разглядеть что-нибудь в этой кромешной тьме. Сумеет ли он понять, что наступило утро? Как он узнает, что пришло время, когда надежды выбраться отсюда уже не будет и он окажется заживо похороненным? Напряженно вслушивался он в каждый звук, доносившийся со стороны часового, оставленного перед дверью подземной камеры; в каждый плеск капли, падавшей с потолка.

Нет, это было не все. Ему вдруг показалось, будто его глаза различают тонкую, слабую вертикальную полоску света там, где должна была находиться дверь. Что это — свет факела пробивается из коридора? Не попытаться ли ему отвлечь стражника воплем? Каким-то образом завлечь этого солдата поближе к себе, чтобы можно было схватить его руками, задушить, его мечом попытаться разрубить цепи? Идиотский план.

Что это было? Внезапно все чувства Конана застыли. Да, оттуда ДОНЕССЯ ШУМ; правда, очень тихий, прерывистый, трудно определимый. Но он донесся с совершенно иной стороны, оттуда, где подземелье терялось во мраке и уходило еще глубже. И теперь этот звук медленно приближался.

Конан вслушивался изо всех сил. Теперь он различал уже медленные шаркающие шаги. При каждом втором шаге доносилось очень тихое позвякиванье, как будто идущий тащил что-то за собой. Конан раскрыл рот, чтобы не сопеть носом. Он стоял совершенно тихо и крепко держал цепи, чтобы они не звякнули. А шаги все приближались и приближались.

И вот — от идущего оставалось расстояние не больше ширины ладони — до него донеслись слова, произнесенные слабым сухим голосом. Конану казалось, что слышит даже не голос, а какое-то шелестение. Такой звук могла бы издавать крыса, шуршащая старым пергаментом. И все же смысл этих слов был ясен.

— Бессмысленно прятаться, чужак. Я вижу тебя в свете, который падает из-за двери.