Конан – изменник

— Ну что! На этот раз все понятно, кто тут будет командовать? — Конан яростно сверкнул глазами на людей, стоявших вокруг него. Желваки играли на его лице. В глазах горел вызов. В ответ раздался восторженный рев. Зрители радостно заколотили оружием по щитам. Конан ступал среди людей. Одни с удовольствием сильно били его по плечу, другие же опасливо отодвигались подальше.

Он обратился к старому наемнику, чье лицо покрывали боевые шрамы:

— Горус, выясни, кто еще остался с нами. Прежде всего, узнай, как обстоят дела с младшими командирами. Мои обязанности командира отряда требуют, чтобы я кое-куда пошел.

Конан оставил людей в тени дуба и вышел на солнцепек. Наспех разбитый лагерь раскинулся на поросшем травой холме, от вершины до подножия, где протекал ручей. Холм и река представляли довольно слабую защиту, но все же это было больше, чем ничего. Особенно если речь заходит об угрозах, исходящих от Агохофа. Сотни солдат были повсюду в примятой траве — врачевали раны друг друга, делились впечатлениями о ночной битве, утренней стычке. Некоторые разбирали наспех захваченные с собой вещи.

Конан остановился возле бочонка с водой и, поднеся его к губам, сделал несколько добрых глотков. Немного воды плеснул себе в лицо и потряс головой. Капли полетели в разные стороны. Затем, пригладив свои черные волосы, он двинулся дальше, навстречу человеку, идущему мимо целой шеренги оседланных лошадей.

Человек был крепко сбит. На нем был плащ, выгоревший на солнце почти добела. Светлый плащ только подчеркивал бронзовый цвет его кожи. На голове сидел стальной заостренный шлем. Когда он поравнялся с Конаном, тот окликнул его:

— Будь здоров, Аки Вадсай!

— А, Конан! — предводитель пустынных воинов заговорил на туранском, зная, что варвар общается на нем бегло. — Приношу соболезнования по поводу смерти Гундольфа. Он был для тебя больше, чем капитан. Мне он тоже был хорошим другом.

— В самом деле, — кивнул Конан. — Вот что я хотел спросить тебя. Почему твои люди приготовились уходить отсюда?

Темные глаза офицера сузились.

— Ах да, я забыл. Ты же теперь капитан вместо Гундольфа, если только люди пойдут за тобой. — Его взгляд на мгновение задумчиво замер на бесстрастном лице Конана. — Ладно, мой друг, скажу тебе. Мы уходим, потому что выполнили все наши задачи. Наши ряды — как вы там, гиперборейцы, говорите? — поредели. Мне повезло. Я все-таки сохранил почти всех моих людей. Но мы больше не хотим иметь никакого дела с джиннами этого шайтана Агохофа. — Его темное лицо еще больше омрачилось. — Итак, мы уходим. Куда пойдет твой отряд, я не знаю. Но мои люди и я — мы уходим в восточный Шем. Всегда найдется для нас работа в тамошних городах-государствах.

Конан поднял брови:

— Вы оставите Ивора наслаждаться плодами его победы после того, как он нагло обманул вас? — Киммериец спокойно разглядывал Аки Вадсая. — И ты, ты, Аки Вадсай, сможешь жить с этим? И твои воины смогут? Как после этого ты можешь надеяться на уважение своих солдат?

Глаза всадника пустыни опасно сузились.

— Все мои люди уважают меня! — резко произнес он. — Все живые люди! Клянусь Таримом! — Он сплюнул в сторону и вызывающе посмотрел на Конана.

— Я тебя уважаю. — Киммериец кивнул. — Я знаю, что ты ищешь только честных побед и печешься исключительно о благе своего отряда. Но я прошу тебя: не уезжай пока отсюда. Я хотел бы встретиться с тобой и другими командирами наемников. Все, кроме Гундольфа, живы. Ведь так?

— Да.

— Тогда задержись на некоторое время. Я соберу всех.

Аки Вадсай кивнул нехотя, после чего Конан повернулся и пошел через лагерь. Он оглядывал солдат в поисках знакомых лиц. Через несколько секунд нашел Бильхоата. Тот шумно препирался с другими наемниками из отряда Виллезы.

Когда бывший вор увидел Конана, он выбрался из толпы своих товарищей и, широко ухмыляясь, подошел ближе.

— Итак, ты все еще жив, хотя всякое там колдовство и интриги так и обвивают тебя с головы до ног. А теперь еще и спаситель вольных наемников. Вот Конан, которого я знаю!

Киммериец дружески кивнул:

— Бильхоат, я хотел бы отыскать твоего командира.

— Виллезу? Это не так тяжело. Вон он в палатке и пьет до отупения. То ли от глупости, то ли от ярости, а может быть, от того и другого сразу.

— А что Друзандра? Ее отряд тоже в этом лагере?

— Да, я слышал, что она поставила свои палатки выше по течению реки, у водопада. Там узкая расселина с очень отвесным склоном, не подобраться. И выставила посты против мужи ков, которые могли бы туда сунуться. — Бильхоат облизнулся. — Но кое-кто из парней поговаривает, что позже можно будет сходить на пороги поудить рыбку…

— Отсоветуй им! — Конан положил ладонь на плечо старого друга. — Бильхоат, я бы хотел, чтобы ты пригласил Друзандру на совет всех вождей.

— Я могу попытаться. — Стигиец призадумался. — Я только надеюсь, что эти потаскушки не подвесят меня за яйца на ближайшей же ветке.

— Если Друзандра будет сомневаться, скажи ей, что я лично гарантирую ей безопасность в этом лагере. — Конан улыбнулся. — Эти слова так ее разозлят, что она непременно явится. А я пока поговорю с Виллезой.