Любопытно, что сам Михаил Сергеевич в какой-то момент, видимо, это понял, потому что в сонме всех этих нескончаемых юбилейных интервью (
Нет реформатора без партии даже в малой стране, а в колоссальной империи он обречен. Реформатор-одиночка или небольшая группка – они обречены. Нужна реформаторская партия, а у него ее не было.
Похоже, что не было. И вот пришел май 1989 года, этот вот выхлоп энергии, действительное освобождение воплощенной в представительных формах организации власти дремавшей народной воли. Я имею в виду Первый съезд народных депутатов СССР – все эти включенные приемники на улицах, ажиотаж, удивление… Я хорошо помню: от автобусной остановки до дома можно было добежать, оставаясь в курсе всего происходившего на съезде, потому что все форточки были открыты и отовсюду (и по радио, и по телевидению) шла прямая трансляция из Кремлевского Дворца Съездов.
Так вот освобождение. Понятно, что оно было ожидаемо, но, видимо, нужны были какие-то конструктивные, содержательные формы, чтобы правильно направить, правильно канализировать эту освободившуюся волю, желание участвовать и содействовать власти, влиять на власть и вершить власть. Этого же не было сделано. И эйфорией, в том числе интеллигентской эйфорией, о которой вы говорили, по большому счету все и закончилось. И никакой содержательной поддержки власти в реформах это общее возбуждение не оказало. Или я ошибаюсь?
На самом деле любая система, чтобы работать, должна иметь, во-первых, необходимый минимум динамики, обеспечивающий развитие, а во-вторых, некий минимум устойчивости. Динамику-то он (