Кондитер

На мой вкус она слишком сахарная, и будь я голодным, уже бы мысленно представлял ее надрывные вопли и кровь на пухлых губах. Но недавняя смерть на время примирила меня с действительностью. Я добр и спокоен, зверь внутри меня мирно щурится. И даже молчание А-11 не бесит меня, как прежде. Он никуда от меня не денется. Торопиться некуда. У меня вся жизнь впереди, чтобы однажды с ним познакомиться.

– Не понимаю, что у них за переклин в голове. Рождаются они такими или становятся? Вот этот, например, – Анюта тычет пальцем в экран. – Издевались что ли над ним в детстве, и теперь он мстит всем вокруг?

«Нет, глупышка, никто надо мной не издевался. Ты удивишься, какое у меня было распрекрасное детство».

– Я читал где-то, что большинство серийных маньяков переживали сексуальное насилие в раннем возрасте, – встревает Никита.

«И где ты, интересно, читал? Статусы «вконтакте?»

– А что, – Димон кивает Никите. – Логично. Уверен, если бы тебя трахнул дядя, ты бы тоже вызверился на весь мир.

«Есть у меня подозрение, что если бы Никиту трахнул дядя, он бы попросил добавки».

Все смеются. Какие у меня славные, добрые друзья, всегда готовые поржать над чужой бедой.

– А ты как считаешь? – обращается ко мне Димон.

– Насчет Никитиного дяди?

Новый взрыв смеха.

– Интересно, если бы, гипотетически, у людей вроде этого Кондитера, была возможность волшебным образом избавиться от своего жуткого стремления убивать, – куда— то в пространство бросает Соня. – Воспользовались бы они ею? Ведь не все же серийные убийцы шизофреники с генетической аномалией. Некоторые очень умные, морально стабильные личности, которым по какой-то причине, нравится процесс убийства. Убеждена, что они сами хотя бы раз задавали себе этот вопрос. Но какой давали ответ?

«Ах ты ж моя лапушка».

Я ее обожаю. Она копает чуть глубже, чем остальные. Да, я задал себе этот вопрос после второго убийства. И тогда ответ был однозначным – я бы много отдал, чтобы стать «нормальным». Организация и осуществление преступления требует массу усилий – физических и эмоциональных, это всегда риск и страх заслуженной кары. От социальных законов никуда не деться. Мы живем в обществе, и это общество очень не любит, когда кого-то насильно лишают жизни.

Однако после третьего убийства мой ответ изменился. Я почувствовал уверенность в своих силах, понял, что достаточно осторожен и предусмотрителен. Да, затрачивается много энергии и на карту ставится собственное будущее, однако удовольствие от содеянного перевешивает любой сопутствующий дискомфорт. Ради этого упоительного восторга можно смириться и со страхом разоблачения, и с одиночеством, на которое ты обречен. Не уверен, что в мире есть какое-либо иное действие, дарящее похожее блаженство. Так что нет. Я бы не отказался от своей особенности, чтобы стать как все.

– Мне кажется, что ответ со временем может меняться, – продолжает Соня. – Когда ты только ступаешь на этот путь, испытываешь неуверенность и беспокойство. И на этом этапе отказаться реальнее, чем спустя годы накопленного опыта.

Я порывисто привлекаю Соню к себе и целую. Она говорит редко, но всегда по делу.

Никита ржет:

– Смотри, Димон, как надо останавливать даму, когда она начинает грузить.

– Предлагаю снова выпить за меня! – Ярик подливает шампанское в опустевшие бокалы.

Мы кутим до утра, домой я возвращаюсь в седьмом часу и сразу ложусь спать. Просыпаюсь после обеда и впервые не бегу к компьютеру, чтобы проверить мессенджер.

Долго стою под душем, приводя себя в чувство после попойки. Обычно я пью мало – когда у тебя в башке полно компромата на себя самого, лучше оставаться в трезвом уме, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. Вчера я позволил себе на пару бокалов больше нормы, но к счастью, ничего драматичного не случилось – во-первых, я был умиротворяюще расслаблен, во— вторых, все налакались до невменяемости, и даже если бы я что-то учудил, то никто бы ничего не понял и не запомнил.

Я намыливаюсь под горячими струями, позволяю воде расслабить каждый мускул моего тела. Жизнь радует меня, и я не перестаю благодарить ее за это. Я стою с закрытыми глазами, улыбаясь неизвестно чему и ощущаю гармонию с сущим. Я думаю об А-11, но скорее фоном. Как же его потрепала жизнь, если он так параноидально осторожен… Мне его по-человечески жаль.

Напевая, я выхожу из душа. Обедаю – наш повар Ильдар приготовил свое коронное блюдо, в котором я до сих пор не угадал ни одного ингредиента, кроме, разве что, чеснока. Немного общаюсь с отцом, играю с малой. Сегодня я бездельничаю и не испытываю ни малейших угрызений совести.

Мать заперлась в спальне, прикинувшись нездоровой, а сама переживает по поводу очередной ссоры с любовником. Я стучусь к ней в комнату и заглядываю внутрь:

– Как самочувствие, мам? Что-нибудь болит?

– Ничего у меня не болит, – мама поворачивает лежащий на кровати телефон дисплеем вниз, а потом добавляет неожиданно остроумно: – Я когда лежу, абсолютно здоровый человек. А стоит начать вставать…

Я посылаю ей одобряющий воздушный поцелуй и возвращаюсь в гостиную, где систер прыгает с кресла на кресло.