Кондотьер

– У тебя есть планы, дорогой? – спросила вслух, назло взглядам, упершимся в лоб, словно стволы винтовок расстрельной команды.

– Помнится, планы были у нас обоих…

Следовало признать, Генрих держится великолепно. Спокоен, ироничен, в меру раскован. Не то, что она. А она…

«Я веду себя, как баба! Психую, а не думаю… Votze[17]!»

Но грубость не помогла, скорее, наоборот, а материться по-немецки, и вообще, моветон. Хочешь назвать женщину «дыркой», называй по-русски.

Она взяла бокал шампанского. Зубы клацнули об узорчатый хрусталь. Впрочем, тихо – никто и не услышал. Или почти никто! Генрих бросил быстрый взгляд, словно хотел удостовериться, что с ней все в порядке.

«Ты прав, Генрих! Не время устраивать истерику».

Между тем первая волна суеты, поднятая их эффектным появлением, миновала. Страсти несколько ослабли, волнение улеглось. «Толпа» рассосалась, и никто уже, кажется, не увлекал их с Генрихом в сомнительной аутентичности хоровод. Все, как будто, вернулось на круги своя, однако «осевшая пыль» неожиданно открыла перед Натали совсем другую интригу. Похоже, дело было не в ней. Вернее, и в ней тоже, но внезапное «воскрешение» в свете брутальной дебютантки шестилетней давности не шло ни в какое сравнение с тем впечатлением, что произвел на собравшихся ее спутник. Очень непростое впечатление, нерядовое и неоднозначное. Выходило, что кое-кто здесь, включая и хозяев дома, был знаком с Генрихом еще в былые – вполне былинные по определению – времена, и, возможно, даже более чем просто знаком. Во всяком случае, во взгляде Софьи Викентьевны Нелидовой Натали разглядела такую вакханалию чувств, что оставалось лишь робко предполагать, что и как происходило между ней и Генрихом в годы их молодости. Однако на словах графиня была более чем сдержанна. Не расточал словес и ее супруг. Оба они оставались внешне корректны, холодно приветливы, но не были и равнодушны.

Истинный нерв их отношений с неожиданным гостем был упрятан не столь уж глубоко, чтобы Натали его не разглядела. Другое дело, что недоумение ее от этого только возросло. Кто же он такой, Генрих Шершнев? Кем был и куда сплыл? И что он мог, прости, господи, такого натворить, что и спустя годы его собственные бывшие любовницы не смеют назвать его настоящее имя вслух?

«Есть мнение, что имя и отчество господина Н. нам известны… Генрих Романович. Но вот фамилия! Фамилия его, разумеется, не Шершнев, но притом никого этот псевдоним отчего-то не удивляет…»

Итак, дано: Шершнев, который не Шершнев, но Шершневым, тем не менее, может назваться по некоему никем так и не озвученному праву. Замысловато и интригующе.

«Фамилия матери? Может статься, но кто тогда у нас мать?»

* * *

Судя по всему, Наташа пользовалась в обществе известной популярностью, хотя никто из присутствующих – даже князь Бекмуратов, пусть он и намекал на обратное, – не знал всей правды. Они помнили девушку из хорошей семьи, знали цену ее титулу. Догадывались, что она не появляется в обществе не без причины. Не просто так. И все-таки они и представить себе не могли, кем стала за эти годы баронесса Цеге фон Мантейфель.

«Ирония судьбы… Впрочем, если вспомнить историю… Да, пожалуй. Если вспомнить историю, не она первая».

Сейчас, «унесенная потоком», Наталья оказалась вблизи рояля. Там собралась «молодежь», если, разумеется, это определение уместно для гостей графа Нелидова. На самом деле, всего лишь несколько в той или иной мере холостых мужчин и незамужних женщин, достаточно молодых, чтобы все еще оставаться в этой возрастной категории. Незнакомый – «А кого я здесь, собственно, знаю, кроме стариков?» – гвардейский штаб-майор, как раз из приснопамятного Первого шляхетского полка, традиционно стоявшего не в Новогрудке, а именно в Петрограде, играл что-то романтическое. То ли из Густава Малера, то ли из Рихарда Штрауса. Остальные слушали, несуетливо общаясь между собой неслышным на таком расстоянии полушепотом. Рядом с Наташей оказался высокий спортивного сложения господин. Породистое лицо, безупречный смокинг с камербандом[18], прямой пробор в коротко стриженных пшеничного цвета волосах, узкая полоска светлых усов над верхней губой. Генрих наблюдал за ними краем глаза, пытаясь понять, отчего его вдруг заинтересовало, с кем и о чем беседует Наталья. Не анархист, скорее всего. И не агент конкурентов. Возможно, бывший любовник. Может быть, будущий.

«Черт подери»

– На два слова, если позволишь! – Павел подошел с той технической улыбкой, с какой, по идее, радушный хозяин осведомляется, все ли хорошо у его гостя и не может ли он чем-нибудь быть ему полезен.

– Я полностью в твоем распоряжении! – Все личное, что могло между ними стоять, осталось, как надеялся Генрих, в далеком прошлом. Остальное – от лукавого. Не захотел бы Павел принимать «такого гостя» в своем доме, мог и отказать. Губернатор все-таки, не говоря уже о том, что аристократ и богач.