Кондотьер

Отмахнувшись от этих воспоминаний — неуместных в нынешних обстоятельствах, да и не актуальных уже, если честно, — Натали встала с кровати и принялась за утренний туалет. Глоток коньяка, горячий душ и еще один глоток Бисквита, первая утренняя папироса, запах, вкус… Натали вышла из ванной комнаты, завернутая в огромное мохнатое полотенце, обмотав голову наподобие тюрбана другим, меньшим, и остановилась посередине спальни.

«Вот черт! А во что же я оденусь?!» — но испуг оказался совершенно излишним. Кто-то позаботился забрать ее вещи из квартиры на Васильевском острове и доставить сюда.

«Превосходная логистика! — отметила Натали, одеваясь. — Просто безупречная».

Между чулками и бюстгальтером она отпила еще немного коньяка, и еще чуть-чуть — между жакетом и полусапожками. Так что в гостиную она вышла, имея сносное, то есть, почти хорошее настроение и желание съесть все, что найдется в доме.

— Доброе утро, фройляйн! — поздоровался с ней по-немецки стройный молодой человек с лицом кинолюбовника. Парня этого Натали в окружении Генриха еще не видела, но подозревала, что не знакома с абсолютным большинством его людей. — Завтрак?

— Вы?…

— На данный момент слуга за все! — улыбнулся мужчина. — Меня зовут Франц и я вестовой господина полковника. Итак? Вы голодны? Плотный завтрак с мясными блюдами, лёгкий? Кофе, чай? Увы, мадемуазель, но я все еще не знаком с вашими предпочтениями.

— Все, что вы сможете предложить и еще немного! — улыбнулась Натали.

— Овсянку? — осторожно предположил Франц.

— Великолепно!

— Яйца всмятку?

— Три, но лучше вкрутую.

— Тосты?…

— Белые… — мечтательно произнесла Натали.

— Варенье…

— Разумеется! А какое кстати?

— Из таких вот круглых ягод, — неуверенно показал Франц. — Они похожи на маленькие арбузы.

— Это крыжовник. Как кстати! Я очень люблю крыжовенное варенье! А масло у вас есть?

— Обижаете, фройляйн! И масло, и сыр, и молоко.

— Тогда, тащите все, если вам не трудно, и большую чашку чая, пожалуйста! А где, к слову, полковник?

— Он в кабинете, разбирает почту. Завтрак я подам в столовую через четверть часа.

— Спасибо! А… Я могу пройти к полковнику?

— Разумеется, мадемуазель! Отчего же не пройти? Господин полковник никаких распоряжений по этому поводу не оставил.

— Тогда, я зайду? — она вдруг почувствовала неуверенность.

— Все, что будет угодно, мадемуазель!

«Ну, и черт с ним!» — она подошла к двери в кабинет и, помедлив самую малость, взялась за бронзовую ручку.

— Доброе утро! — сказала она, входя.

— Полагаешь, доброе? — Генрих сидел за письменным столом и читал какие-то бумаги, подозрительно напоминающие страницы уголовного дела. Слева и справа от него располагались на столе стопки старых картонных папок, на полу около стола стояли открытые картонные коробки с архивными знаками и надписями на стенках.

— Впрочем, извини! — повернулся он к ней. — Доброе утро! Выспалась? Позавтракала?

— Что это? — кивнула она на коробки и папки.

— Куча дерьма, — самым серьезным тоном ответил Генрих. — Читаю, и скулы сводит от омерзения, и все время хочется вымыть руки.

— А если не читать?

— Нельзя! — покачал он головой. — Должен прочесть. Обязан знать. Особенно теперь, в нынешних наших обстоятельствах.

— Наших?

— Все еще собираешься удрать?

— Не знаю…

— Значит все-таки «наших».

— Возможно… Это твое дело?

— Мое, — достал папиросу, закурил. — Ты не представляешь, Тата, сколько лет я хотел его увидеть! Перелистать эти страницы, прочесть то, что там написано! И вот, представь, получаю в подарок. Жест доброй воли, так сказать, или рука, протянутая навстречу. Как думаешь, пожать мне ее, или пусть на хер идет?

— Ты принял подарок.

— Да, пожалуй, — кивнул он, выпуская дым. — Погорячился. Это со мной случается иногда, но не есть гуд. Ладно, давай так. Что и как теперь произойдет, я не знаю. По моим предположениям, ничего плохого случиться не должно. Однако, возможно, придется снова сниматься с места. Так что, ты иди, отдыхай пока, а я должен все это дерьмо разгрести… Лады?

— Лады! — почти с облегчением ответила Натали и пошла завтракать. На самом деле, день начинался совсем неплохо. Возможно, даже хорошо.

* * *

«Да, не стоило мне, наверное, это читать», — Генрих устал, ломило виски, и в глаза, словно, песка насыпали. Сидел за столом уже восьмой час кряду, листал пожелтевшие от времени страницы, читал выцветшие строки. Машинопись под третью копирку, записи карандашом и чернилами. Кое-кто писал разборчиво, даже каллиграфически. Другие — отвратительно. Глаза сломаешь разбирать их каракули. Но взялся за гуж…

«Стоило, не стоило! Какая теперь разница! Прочел уже!»

Он встал из-за стола, потянулся, пошевелил затекшими плечами.

«Но каковы мерзавцы?! Господи прости, и эти люди…»

Взглянул на стакан, перевел взгляд на бутылку.

«Пол-литра, и ни в одном глазу!»