Город стал большим лагерем. На кварталы наматывались бесконечные обозы. Они завязывались узлами на перекрестках. Их распутывали обросшие люди в шинелях. Они владели городом. Ординарцы скакали прямо по тротуарам, получая и сдавая пакеты через окна учреждений. Рыдали, удушенно запрокидывая голову, обозные верблюды. Тягучая слюна их падала на Брешку. Хрипели погонщики: "Тратр!.. Тратр!.. Чок!.. Чок!.." Над Волгой мгновенно вырастали водяные кипарисы взрывов. Потом они бессильно опадали. И на город вслед за тем рушился медлительный удар. На Волге упражнялись в метании ручных гранат. Подняв хобот орудия, топтался на площади слоно-образный броневик. За живыми верблюдами бежали вприпрыжку железные страусы: куцые одноколки. с высокими трубами - походные кухни. И нам с Оськой казалось, что на площади играют в наше любимое/ лото "Скачки в Камеруне": там на картах тоже торопились слоны, верблюды и страусы... А тут еще у цейхгаузов люди ворочали груду бочек с черными цифрами на днищах. Толстый человек выкрикивал номера, другой смотрел в бумаги и ставил печать, как большую фишку. Иногда подъезжал взмыленный всадник. - Квартира? - спрашивали его, как спрашивают всегда при игре в лото. - Все заполнил! - отвечал квартирьер. И проигравшие заползали спать под грузовики. На школе уже висела доска со странной надписью: "Травточок". В переводе на русский язык это обозначало, говорят, что-то вроде: "транспорт авточасти особой колонны". Впрочем, точно значения загадочного слова "Травточок" так никто и не знал. Автомобилей у Травточока было всегда два-три. Зато двор бывшей школы поражал обилием верблюдов. И покровчане не замедлили переименовать Травточок в Тратрчок. Известно, что в переводе с верблюжьего языка на лошадиный "тратрчок" звучало, как "тпрруу" и "но". Школа кочевала. Сначала нас перевели в здание епархиального училища. Через день вселили в небольшой дом с каланчой. Каланча выглядела, конечно, очень заманчиво и доступно. Она прямо сама просилась, чтобы мы использовали ее для какой-нибудь "шутки" - скажем, плюнуть с нее кому-нибудь на голову или поднять пожарную тревогу. Но нам было не до шуток. Иная, необыкновенная тревога проникла в тесные классы, и о ней шептались на задних партах. На другой день после вселенского хая Володька Лабанда остановил на улице Александра Карловича. - Александр Карлович, - сказал Лабанда, потупившись и, как конь, ковыряя ногой землю, - Александр Карлович, вот вы сказали про способность... у Коськи, у Руденко... А я ведь тоже раньше задачки здорово решал. Помните, Александр Карлович? Вы говорили, у меня тоже способность... - Помню, Лабанда, - сказал учитель. - Отлично помню. У вас безусловно есть математическая жилка. Только лодырь вы. - Что значит лодырь? - обиделся Лабанда. - Просто почудить охота была, раз сказали, что теперь свобода. А только это с вашей стороны, я скажу, несправедливо: одних внучков хвалить. Они теперь вот зазнаются... - Ага, зацепило! - сказал довольный Александр Карлович. - Вот вы возьмите и нагоните их. Только предупреждаю, трудновато вам будет: они у меня за квадратные уравнения взялись. - Нагоним, - упрямо сказал Лабанда. - Убиться мне на этом месте, если не нагоним.
АЛГЕБРА НА КАЛАНЧЕ