Кондуит. Три страны, которых нет на карте: Швамбрания, Синегория и Джунгахора

– Заехал, ау! – осадил его Несметнов. – На обратном пути не заблудись.

Но тот встал, потянулся:

– Я все-таки в библиотеку сгоняю – там справочник есть по всем странам, с фестиваля еще остался. Так и называется: «Коротко о странах».

– Правильно, – сказал Ярослав Несметнов, не отрываясь от доски. – Коротко и ясно. Между прочим, – проговорил он, обращаясь уже к своему партнеру, – не знаю, как принц, а королеву твою я ем.

– Из-за тебя зевнул, Транзистор! – Проигравший сердито обернулся к Тараске. – Кажется, ясно видишь, трудная позиция на доске, а балабонишь тут! – И он обеими ладонями сгреб в кучу шахматы. Ярослав поднялся.

– Значит, принц, говоришь. Так. А разговаривать с ним как будем?

– Можешь не беспокоиться, – заторопился Тараска. – Порядок будет. Договоримся.

– Это ты договоришься?

– А что? Могу! Мир и дружба! Фройндшафт! Или это… Хинди руси, бхай-бхай!..

– Он тебе покажет бай-бай!..

– А я, в случае чего, знаю по-английски, – заверил неудачливый шахматист, снова расставлявший фигуры на доске. – Гуд монинг – доброе утро! Потом гуд дей – добрый день. Гуд ивнинг – добрый вечер.

– А потом – покойной ночи? Гуд найт? Глядишь, и день прошел, вот и поговорили. – Ярослав сел и сделал ход пешкой.

– Слава, – осторожно начал Тараска, – на крайний случай я еще по-французски могу: месье и адье.

– Я тебе дам: «адье»! – пригрозил Слава. – Тут встречать надо, а он адье.

– Я все-таки для порядка спрошу: «Парле ву франсе?»

– А если он – парле? Что ты дальше делать будешь?

– Я тогда ему вмажу по-кубински: «Патриа о муэрте!» Отечество или смерть! Пусть видит, что мы не какие-нибудь отсталые, темные. Могу, если надо, и по-итальянски: «Бона сера!»

– Уйди ты отсюда, бона-балабона!

Не слишком восторженно отнеслись к сообщению Тараски и девочки.

Они сидели на крылечке большой белой дачи. Кто вязал, кто читал, кто раскладывал на ступеньках коллекцию камешков, собранных на пляже.

– Девочки, – сказал Тараска вкрадчиво и многозначительно, – должен вас проинформировать. Только тихо, без визга, пожалуйста. – Он заранее зажал уши ладонями и только потом сообщил новость о предстоящем приезде принца.

Но никакого визга не последовало. Тарарама не получилось и тут.

Тараска даже отнял ладони от ушей и с удивлением поглядел на девочек.

– Ври! – сказала самая рослая из них. Все звали ее Тонидой, хотя на самом деле имя ее было Антонида.

Тоня Пашухина приехала из детского дома, расположенного неподалеку от волжского города Горького. Ее премировали поездкой в «Спартак» за очень хорошую общественную работу. Она придумала в детдоме и школе «пункт неотложной товарищеской помощи». Туда поступали немедленные сообщения о всяческих обидах, неприятностях и разных трудных делах, без которых, как известно, не обходится жизнь ребят. И комитет скорой помощи сейчас же брался за работу, чтобы не дать человека в обиду, чтобы поправить поскорей его дела. Стройненькая, точная и ловкая в каждом движении, строгобровая, с несколько медлительным взглядом из-под длинных ресниц, говорившая негромко и веско, с упором по-волжски на «о», Тонида сразу же завоевала авторитет среди лагерных девчонок. Они считали ее самой справедливой, но чуточку побаивались, так как она не любила девчачьих нежностей, и если кто из подружек с визгом бросался к ней на шею, после того как она показывала какой-нибудь физкультурный фокус в море, сразу слышалось: «Отлипни. Не мусолься…» И Тонида сурово высвобождалась из объятий подруг.

Мальчишки предпочитали уважать Тониду издали, так как после первой же попытки подразнить ее почувствовали на себе крепость ее характера и кулаков. А она, на зависть всем, плавала, как дельфин, лучше всех умела «печь блины» брошенным вскользь по поверхности моря камешком. А однажды на спор с мальчишками прыгнула в Лягушачьей бухте с высокой скалы прямо в воду под визг подруг и восхищенный свист палаточников. После этого у нее был, правда, не очень приятный разговор с начальником.

– Так у нас, дева прекрасная, не пойдет, – сказал ей тогда Михаил Борисович. – Если тебе своей жизни не жалко, то моей посочувствуй. Я за тебя в ответе. И у меня тут не альпинистский лагерь, и эти самые скалозубы да скалолазы тут мне ни к чему. Свернешь шею, разобьешься, что тогда?

– Ну и что с того? – отвечала ему на это Тонида. Она говорила низким грудным голосом, упрямо окая. – Ну и что с того, – сказала начальнику Тонида, – кого это больно-то касается? Кому я уж очень надобна?

И тогда начальник вышел из-за своего стола, посадил Тониду, взяв ее за плечи, в большое кресло, сам сел перед ней, принял осторожно ее руки в свои сильные, большие ладони, сложенные вместе.

– Нехорошо… Нехорошо говоришь. Не то. И рассуждаешь неумно. Знаю я твою историю, знаю, что выросла ты без родительской ласки. Не одной тебе досталось это. Через трудное время народ у нас прошел. Много отцов, матерей война отняла…

– У меня не война, – сказала Тонида.