Конечная остановка

— Ты меня в гроб вгонишь, — бормочет она.

— Не переживай, я шучу. Но с долей правды. Мне очень хочется куда-нибудь съездить. Мир посмотреть. В организованных туристическими бюро поездках случаются порой очаровательные встречи.

— Ты сошел с ума!

— Конечно. Ты мне без конца об этом твердишь. Видимо, так оно и есть.

Снова наступает тишина. Ронан торопится скорее выйти из-за стола. Наверху его ждет спешная работа. Он, почти не пережевывая, глотает рыбу, морковь.

— Не ешь так быстро, — негодует госпожа де Гер. — Это вредно.

А может быть, ему хочется причинять себе вред. Что она знает об этом? Да и что он сам знает об этом? Он отталкивает йогурт.

— Все. Я выкурю сигарету в моей комнате. Только одну. Обещаю.

Он почти бегом поднимается по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и тотчас снова берется за письмо.

…Жан-Мари Кере — священник на вечные времена.

Он продолжает:

Вы стали женой человека, нарушившего все свои клятвы. Беспрерывно лгущего и вам, и всему свету. Способного на самые низкие поступки. И я докажу правдивость моих обвинений. Я познакомился с вашим мужем в то время, когда он был священником в нашем лицее, и все мы восхищались им. Спросите лучше об этом у Эрве Ле Дюнфа, моего товарища. Потому что я (извините, что приходится докучать вам рассказом о моей персоне) занимался несколько иными вещами. Вместе с моими друзьями я сражался за свободную Бретань. Буду краток: однажды я почувствовал, что мой долг убить полицейского, который вел себя как настоящий эсэсовец. А я был солдат, вот чего никто тогда не понял. Но почему-то я надеялся, что ваш муж обязательно поймет меня…

Нужно выкинуть этот повтор, подумалось Ронану. Только как?

И тогда я отправился к нему на исповедь. Рассказал ему, что убил Барбье и попросил его отпустить мои грехи. Разве я был не вправе надеяться на это? Но он отказался отпустить мои грехи.

Ронан остановился, щеки его пылают. Ему снова отчетливо припомнилась та далекая сцена: он прижимается лицом к решетке исповедальни и видит в пахнущем воском сумраке профиль священника. «Воинам прощают грех убийства, — говорит священник. — Так и мне надлежало бы поступить. Но я прошу тебя замолчать. Ты оскорбляешь Господа».

Ронан вышел из тесной кабинки взбешенный. И показал кулак исповеднику. Ему невероятно трудно об этом писать. Но он снова берет ручку и продолжает:

Вначале он не воспринимал меня всерьез и смеялся: «Да ты, похоже, все готов пожрать!» И вот он узнал… И донес на меня. Именно из-за него я был арестован. А несколько дней спустя он отказался от сана. Мне сообщил об этом мой друг Эрве. Представляете, и этот жалкий человечишко, потерявший веру уже, видимо, задолго до того, как я исповедался ему, имел наглость отказать мне в отпущении грехов. А с чего бы вдруг ему, спрашивается, было так поступать? А все логично, когда священник отрекается от Церкви и совершает первое предательство, ничто уже не в силах удержать его от новых низостей. Только не говорите мне, стараясь найти ему хоть какое-то оправдание, будто я не покаялся в своем грехе и прочую подобную ахинею. Я вел с ним честную игру. И был совершенно откровенен. Если бы на меня донес кто-либо другой, я бы смирился с этим. Но не он! Только не он! Во имя какой морали он поступил со мной таким образом, и это в то время, когда сам отшвырнул куда подальше собственную честь?

Ронан недоволен собой. «Нужно выкинуть все сопли! — говорит он себе. — Только факты! Ничего, кроме фактов! К чему мне хныкать перед этой женщиной. И потом, мне, в конце концов, прекрасно известно, почему он меня выдал. Для очистки собственной совести. Чтобы сказать себе: «Я больше не священник. Я волен выбирать свой путь в жизни. Но я по-прежнему остаюсь честным гражданином. Преступление должно быть наказано!»

Ронан поднялся, отыскал пистолет и, положив перед собой, нежно погладил кончиками пальцев. Последний его верный товарищ. Письмо получается что-то чересчур длинным. А самое трудное еще впереди.

Итак, меня арестовали. А моя невеста покончила с собой.

Рука отказывается писать дальше. Буквы делаются все менее и менее разборчивыми. Ронан отталкивает письмо и, чтобы успокоиться, делает круг по комнате.

Трет пальцы, сжимает их, разжимает, затем вновь возвращается, садится, но каждое новое слово — пытка. Он зачеркивает последний абзац и прилежно начинает писать его заново:

Моя невеста покончила с собой. Она была беременна. Не смогла вынести мысль, что ей предстоит стать женой заключенного.

Ронан положил ручку на стол и скрестил руки.

Я написал все как было, да, Катрин? Я ведь не ошибаюсь? Ты не пожелала бороться. Совсем еще девчонка! Он с силой трет глаза, но слезы не льются. И только жжет.

Ну и ладно. Отправлю прямо так. С пылу, с жару. И плевать я хотел, если плохо получилось. Главное я написал. И последнее предложение для концовочки.

Вам будет больно читать мое письмо, но я, как вы можете догадаться, страдаю еще сильнее. По его вине!