Конечная остановка

Осталось только подписать. Через три дня он опустит его. А там посмотрим, что, кровь или вода, течет в жилах этой Элен. Только тут Ронан почувствовал, насколько письмо его опустошило. До самого донышка. Он тщательно запечатал конверт, положил его возле пистолета, долго смотрел на него и лишь затем засунул в ящик стола. Конечно, он мог бы написать и получше, в частности, признаться, что именно он является автором анонимных писем. А кроме того, последняя часть, касающаяся Катрин, получилась слишком сухой и короткой, а главное — неточной. Катрин покончила с собой вовсе не из-за слабости, ей же достало сил бросить вызов собственной семье, когда раскрылась их связь. Ему пришлось воевать с Адмиралом, а ей с отцом, и она не упускала ни единой возможности, чтобы не заявить тому о своих правах. «Катрин, мы с тобой дети 68-го года. А против нас святоши и лицемеры!»

Ронан вернулся в комнату и обессиленно рухнул на кровать. Да выдуй он бутылку водки, и то небось держался бы крепче на ногах. Едва он коснулся головой подушки, как тотчас заснул.

В четыре часа старая служанка, держа в руках поднос с полдником, остановилась перед дверью в спальню Ронана. Прислушалась.

— Ну что же вы там, — сердито окликает ее госпожа де Гер, стоящая внизу лестницы. — Входите! Или ждете особого приглашения?

— Дело в том, мадам, — шепчет та. — Мсье…

— Что мсье?..

— Храпит.

Глава 17

Кере осторожно открыл дверь.

— Не пугайся, — шепчет он. — Это я. Автобус задержался. Я еле держусь на ногах от усталости. Но поездка получилась превосходной.

Жан-Мари движется на ощупь в темноте, ударяется о стул.

— Черт! — вырывается у него. И тут же: — О, прости, пожалуйста!

Элен терпеть не может ругани. Он садится, снимает ботинки, с блаженством двигает пальцами.

— Все время на ногах, — оправдывается он тихим, немного дрожащим голосом. — Устал.

Жан-Мари прислушивается. Как крепко спит! Нет, чтобы дождаться его возвращения. Как-никак, его первая поездка в качестве экскурсовода! И ему необходимо столько ей рассказать! Не говоря уже про подарок у него в чемодане. Небольшой сувенир из Динара. Так, безделушка. Чтобы отметить событие. Руки шарят по сторонам. Такая привычная комната погружена во враждебный мрак. А это что еще за чашки на столе? Жан-Мари натыкается на кофейник. Кофейник, в такой поздний час? Делать нечего. Придется зажечь свет.

Он на ощупь идет по гостиной. Наконец рука заскользила по стене к выключателю. Зажигается свет. Стол не убран. Охваченный внезапным волнением, Жан-Мари входит в спальню. Никого. Кровать не застелена, похоже, Элен куда-то очень спешила.

— Элен!.. Элен!..

Жан-Мари обходит всю квартиру. Жены нет. Что случилось?

Он останавливается посреди гостиной, и его взгляд падает на лежащее посреди стола письмо, вернее два письма. Приблизившись, понимает: нет. Одно письмо, а рядом простой листок бумаги, вырванный из блокнота.

Я ухожу из дома. Прочти письмо, которое я сегодня получила. Взгляни на фотографию. И ты все поймешь. Как мне плохо! Не пытайся меня переубедить. Не желаю тебя больше видеть. Уж лучше было бы мне быть вдовой.

Элен.

И сразу громкие слова, думает Кере. Резкая боль разрывает голову, и приходится цепляться за стол, чтобы не упасть. Он долго стоит, наклонившись вперед, похожий на высохшее дерево. «Дура! Ну что за дура!» — высвечивается у него в сознании, будто неоновая реклама вспыхивает. Наконец он решается развернуть листок.

Мадам!

Прежде чем вы прочтете мое письмо, я советую вам внимательно взглянуть на фотографию, вложенную…

Он приближает фотографию к глазам. О Господи! Да это же он сам! Небольшой крестик в петлице, он до сих пор при нем, в самом дальнем отделении бумажника. Значит, все кончено. Рано или поздно, но это должно было произойти. Письмо даже можно не читать. Ему заранее известно, что там. И он почти машинально пробегает по нему глазами. Так вот кто, оказывается, пытается его убить, тот парень, Ронан, из его далекого прошлого. Это он придумал нелепую историю с доносом. Но сцену с исповедью Кере, конечно, хорошо помнит.

В кофейнике нашлось немного кофе. Холодного и горького. Кере медленно пьет его. Пьет до дна чашу Несправедливости! Бедняга Ронан все выдумал от начала до конца. Это сущий бред тяжелобольного! И все же удивительным образом в его словах проскальзывает правда. Кто подсказал ему эту страшную фразу: «Когда священник отрекается от Церкви и совершает первое предательство, ничто уже не в силах удержать его от новых низостей…»?