Конечная Остановка (СИ)

Поэтому в 1996 году Печанский-отец, предпринял серьезную работу над ошибками. Принялся рассудительно и заблаговременно сворачивать собственное банковское дело на Беларуси. Исподволь, но не исподтишка, не из полы в полу, но легально уводил в безопасность, спасая свои и доверенные ему деньги от загребущих лап и завидущих гляделок президентской державы. Она к тому времени ой как продемонстрировала недвусмысленные притязания и домогательства на абсолютное господство не только в политике, но и в экономике.

«Следовательно, в ноябре, ай благоразумно, не дожидаясь фальсификации результатов того референдума, батька улетел в Штаты. А в декабре резко попросил тамотка политического убежища».

Сначала отец жил в Денвере, в штате Колорадо. Туда Евген к нему один раз ездил на школьных летних каникулах. Потом родитель переместился далеко на запад, в Калифорнию, где осел во Фриско.

С тех пор, в течение почти двадцати лет Печанский-старший на Беларусь ни ногой. Пусть ему наработанными белорусскими связями по-прежнему должным образом пользуется. Но издалека и свысока, как свойственно американскому белорусу. Даже заимев давно гражданство США, почитает за благо как-либо не пересекать границу РБ, отделяющую ее от свободного антикоммунистического и антисоветского мира. То есть устроился на постоянное местожительство там, где любая перепродажа с целью наживы почитается торговлей, а спекулируют только лишь ценными бумагами на бирже или нефтяными фьючерсными контрактами.

«Банкир не банкомет, а тот неслабый финансовый урон, какой мой батька нанес частно-бюрократической лавочке Луки-урода, политического срока давности не имеет… По-прежнему оба они один другому великие долги предъявляют в частном и государственном праве…

Право слово, эмиграция - это у нас в шерсть потомственное, в семействе Печанских. В эпицентре все ж таки спокойнее, чем в центре. А молодые ростки капитализма и полусгнившие корни коммунизма не слишком совместимы».

Коренных сыновних претензий к отцу, оставившего его с матерью, Евген по жизни ни разу не выставлял сварливо и неуживчиво. Да и не думал особо о том, однажды убедившись, что ему лучше живется в своем Минске, нежели в чужом Денвере. К тому же намного приятнее иметь богатого родителя в далекой Америке на свободе, чем бедного родственника, упрятанного в тюрягу или в зону за колючей проволокой в хрестоматийно литературных местах. Не столь отдаленных, но и не так близких.

Детская, глубоко скрытая обида на отца все же подспудно присутствовала, насколько впоследствии сумел проанализировать Евгений. Но обратилась она не против отца, матери, а почему-то в неприязнь к английскому языку. «Даром что придуманы фрейдистские байки об Эдиповом комплексе. Как бы не як! Яко мы отпускаем должникам нашим устно и печатно…»

Насколько он воспринимал, его с малолетства раздражали и напрягали звуки английской речи. Евген тяжко, с неудовольствием разбирал, чего ему говорят по-английски на школьных уроках и нанятые репетиторы. Порой с напряжением вслушивался и вовсе не понимал тех, для кого английский есть стихия родного языка. Разве лишь до него доходили отдельные несвязные слова. Стихийное погружение в английскую мову ему никак не удавалось.

Зато в упорядоченные печатные тексты он входит сразу, легко, не напрягаясь чрезмерно. Чтобы уяснить чего-либо английское, ему надо один раз увидеть, но раз десять-двадцать услышать то же самое, о чем идет вроде бы та же самая иностранная речь.

Ясно видимые английские слова на печати и в транскрипции с детства запоминались Евгену довольно просто. Чего никак не скажешь об их изустном произношении. В этом он еще раз неприятно убедился во время первой поездки в Америку.

Он с пятого на десятое как-то мог уразуметь и общаться с более-менее образованной англоязычной публикой, закончившей университет или колледж. Американский, конечно. Понятно, почему колледж не в убогих белорусских понятиях, какие очень ниже среднего специального образования.

В то же время то, что там ему пытались гундосо сообщить продавцы в магазинах, официантки в закусочных, чаще всего находилось вне пределов его разумения. Как в фонетике, так и в лексике. А школа-то, которую они все поголовно пооканчивали, по-американски называется высшей!

Потому-то, когда в выпускном классе перед ним встала альтернатива получать высшее юридическое образование то ли в калифорнийском Стэнфорде, то ли в Белгосуниверситете, Евген Печанский сознательно избрал то, что проще и понятнее. Завалив неожиданно централизованное тестирование, он поступил совсем просто. Подал документы в полицейскую академию, куда и был принят безо всяких с дядюшкиной всемогущей протекцией. Заодно уязвил безмерно мать с отцом, но династически порадовал дядьку Алеся и покойного деда Сергея, продлил-таки семейную традицию блюстителей порядка.