Вечернего и утреннего времени у обоих имелось в достатке, кабы поразмыслить, уместно и совместно прокачать обстановочку, почесать в затылке и в потылице. По-русски и по-белорусски. Как кому по языковой форме нравится и удобнее ради содержательного размышления. А также для того, чтобы сделать соответствующие выводы и грамотно изнутри, из глубины оценить предложенное. Дело-то им предстоит нешутейное, с далеко идущими последствиями.
-…Сегодня вечером, брателла, будем читать первую маляву с воли. По телевизору! Кодированным телетекстом, так скажем, по спецканалу. Дадим оценку обстановки, конспиративно прикинем к носу, чего у нас есть, чего нет.
Какие бы планы они там, на воле ни вынашивали, решать только нам. Чисто конкретно. По обстановочке. Чересчур радоваться и прыгать выше забора через запретку пока не будем. Бурно волноваться и бздеть до срока нам тож неудобняк.
Давай-тка подумаем, как станем врукопашную вырубать дежурную смену свистунов и свистуний коридорных. Что-то мне не верится в головоломные боевые искусства нашей будущей партнерши…
…Писатель Алесь Двинько не то чтобы тревожился, терзался бесплодными сомнениями, беспочвенными опасениями. Или места себе бестолково не находил. Но очень многое ему хотелось закономерно предусмотреть, предвидеть случайное, предположить вероятное. Потому и думал напряженно о мерах безопасности и предосторожности. И никого загодя не посвящал в наличный объединенный план, выделив каждому соратнику строго ограниченный участок подготовительных работ.
В первую очередь предохраняться необходимо от противодействия заведомо разбойничего государства, бросившего за решетку Влада Ломцевича. Не менее важно остерегаться скрытой активности тех не выявленных хитроумцев, кто поглубже вырыл волчьи ямы для Таны Бельской и Евгена Печанского.
«Трудно и сложно чего-либо осуществить оптимально и максимально… Гладко только на бумаге. Да и то, если она глянцевая или в ламинате».
Переиграть кое-чего и переиначить тоже не запрещается во время предварительного фазиса операции по освобождению трех политзаключенных.
«Быть может, Евгену и Змитеру вдвоем нейтрализовать дежурную смену надзирателей? И лучше бы им это сделать в продолжение утренней полусонной оправки…Непроспавшихся свистунов сделать означено легчей…
А сдюжит ли молодежь бессонную ночь-то? Не перегорит часом в непосильном напряге?..»
…Адвокат Лев Шабревич в последнюю очередь беспокоился и учитывал горячее, по-видимому, желание подопечных и подследственных совершить побег. Это им решать и напрягаться, готовы ли они рискнуть реальным приговором от двух до семи добавочных лет в случае утечки информации или непредвиденного срыва операции.
Ему самому-то ой желательно обставить это необузданное государство. Хотя ради такого удовольствия вовсе не стоит идти на несомненный риск ни ему, ни кому-либо другому. И благоразумные мысли, и благонамеренные желания у него соответствующе имеются насчет текущего момента.
«А ну как, пока не поздно сыграть «постой, паровоз»… нам сделать остановку?
Ох, тебе, Михалыч, с твоими злоехидными автобусными метафорами! Ты-то никогда не боялся попасть под паровоз. Точно и не белорус вовсе. А нам, разважливым, куды бечь? А никуды назло всем!..»
Тут Лев Шабревич опять-таки вспомнил, сколь заманчиво выступать полномочным международным посредником между беглецами и этим вот белорусским государством.
«Оно ведь вынуждено утрется и сопли прожует в результате удачного утека. Как скоро наша троечка объявилась бы где-нигде за кордоном в виде политических беженцев с неоспоримым правом на убежище. Весьма привлекательные перспективочки, прелестно для специфически заинтересованных сторон…»
Последний довод рассудительному адвокату Шабревичу пришелся по душе, отныне не блуждающей, не гуляющей где-то во внутренних мыслительных потемках. Но всесторонне осмысливая происходящее, многое становится ясным, как юридически, в правовом поле, так и политически - в противоречивых отношениях между людьми и государствами.
«Коли хорошенько обмыслить, сам-речь, то самоход нашей веселой компании жестоко заставит поволноваться, задергаться тех, кто их распрекрасно подставил. Прелестно выпустим мстительного джинна из бутылки, даже двух…
Если с Таниной подставой кое-что проясняется, то в деле Евгена по-прежнему полный ах и швах…»
Как юрист, Шабревич всегда преисполнен в убежденном мнении, что никакое государство ай не имеет ни мельчайшего права на преступные деяния. Когда же оно по-крупному нарушает свои же собственные законы, то в противодействии ему все средства хороши.
«От дедукции к индукции, вспоминая прелестную двиньковскую словесность из редакторского словарика…»
В общем и в частности поразмыслив, Лев Шабревич пришел к недвусмысленному индуктивному выводу. Как бы там ни складывалась конкретная обстановка, он-то участвует в деле до самого конца.
«До конечной остановки с коллизией!»