Конечная Остановка (СИ)

Ой, извини, Давыдыч, что-то я опять не в строчку разболтался невротически. Боюсь все-таки там за наших, беспокоюсь, признаться. С нежданными затруднениями, с нестыковками и непредвиденными накладками, бывает, самые наилучшие планы нечаянно и отчаянно сталкиваются. Особисто на марше и при отходе.

- Сплюнь, Михалыч! -иронически посоветовал собеседник.

- Куда? Через левое плечо, в мелкого беса? Иль прям себе в душу, за пазуху, словно язычник античный?

Нет, Давыдыч. Латвей благонадежно помолиться за всех и за вся. Коли с нами Бог, то и мы, благословясь, с Богом.

Алесь Двинько говорил на полном серьезе и во второй раз за эту беспокойную и бессонную ночь широко начертал вкруг себя крестное знамение.

Его собеседник креститься не стал. Шабревич лишь поудобнее уселся в кресле.

Он давно заприметил, насколько праведная мольба кого-нибудь из по-настоящему верующих очень даже способна напрочь отменить любую дурную примету или нехорошее предзнаменование. Есть, стало быть, на кого переложить всю ответственность за неблагоприятные случайности. На таких верующих можно-таки исповедимо надеяться. Их положительная связь с Богом покрепче, чем у прочих, у маловеров и суеверов, а молчаливые молитвы порой звучат громче церковной литургии и слышней высшим силам. «Прелестно этаки у них выходит, де-юре и де-факто…»

В эту тихую предрассветную пору адвокат и писатель уютно устроились, расслабились в глубоких кожаных креслах у распахнутых настежь створок балкона, выходящего во двор. Хотя для светомаскировки шторы плотно задернуты. И переговариваются они вполголоса, до минимума приглушив яркость светодиодной настольной лампы.

Обыкновенно в летней ночной тиши многих так и тянет на исповедимый покойный разговор обо всем и ни о чем. Но едва ли Алеся Двинько и Льва Шабревича. Их сейчас нисколько не привлекают, не прельщают отрешенные философские собеседования о жизни и о всяком прочем. Ни на минуту они не оставляют неспокойных, растревоженных мыслей о практически происходящем вдали на границе и совсем неподалеку от них. Вот-вот поблизости, у белорусских властей предержащих от мала до велика разразятся, как грянут военная тревога и немалый охранный переполох. Пусть им у запертых мелких тюремщиков вдребезину разбиты мобильники, а входы в здание следственной тюрьмы КГБ более-менее заблокированы.

Впрочем, чрезвычайный и полномочный политический скандал из-за удалого побега трех заключенных должен разгореться во вражеских властных кругах постепенно. И распространяться далее. Внутри страны и вне ее.

«Прелестно по плану. Оно вам было накануне грандиозного шухера», - своемысленно процитировал, не вспомнив кого, Лев Шабревич.

- Еще коньячку по сорок капель, Алексан Михалыч?

- Пожалуй, - Двинько испытующе, по-инквизиторски пронзительно воззрился на Шабревича. Затем жестко и внезапно потребовал ответа:

- Скажи-тка мне в откровенности, Лев наш Давыдыч, почему ты нас не сдал при подготовке побега?

Адвокат Шабревич, не моргнув глазом, тут же исповедально признался:

- Чуть-чуть думал о том. Но не захотел. Отвечаю чистосердечно по пунктам в нумерованном списе.

В пункте первом, военно-организационном и вероятностном, поверил я в твою счастливую руку, Алексан Михалыч. Если ты на первой руке сидишь и заходишь правильно под игрока с семака. А я с позиции силы могу лупить старшим козырем на последней руке.

В пункте втором, политическом, мне самому охота посильно сыграть против этого неправосудного государства по нашим честным и частным правилам. Чтобы не выходило-таки, когда я с ним, с государством, играю юридически в шахматы, а оно мне норовит процессуально запендюрить по своим правилам фул-контактного каратэ.

В пункте третьем, чисто конкретно юридическом, я по-любому обязан снять с моих подзащитных подлое незаконное и неправосудное обвинение.

По пункту четвертому, просто человеческому, прелестно хочу тебе сказать, Михалыч. Тана и Евген - все ж таки мои деловые партнеры и друзья. Сдавать их ради абстрактно корректных и лояльных отношений с этаким преступным государством, с его пособниками и подельщиками мне не с руки. Попросту скажу - это западло.

Лучше быть корыстным беспредельщиком по отношению к государственной хевре, чем ссучиться бесплатно у нее на дармовой службе.

- Я тебя понял, Давыдыч. Спасибо за прямоту. Наливай по третьей. Чую, сейчас пойдут оперативные вестки.

Уже светало, когда Двинько получил первую шифрованную эсэмэску, немедля отблагодарив Божью милость размашистым крестом по-офицерски.

- Велико милосердие Божие! В гебухе покуда не шерудятся, пентюхи. Но мой стартовый выстрел, свят Господь, сработал на ять. Теперь пойдет плямкать большой бедлам в бардаке со свистопляской.

В малые диверсионные подробности тебя, Давыдыч, и никого другого я не посвящаю.

- Понимаю и не любопытничаю. Как ты говоришь, не надо спрашивать лишнего. И все туточки.

Двинько на пару минут приумолк, нахмурил лоб, приподнял брови, о чем-то глубочайше задумавшись. Затем расторопно набрал несколько фраз на клавиатуре ноутбука. Извлек из него карточку памяти и вручил Шабревичу.