Конечные и бесконечные игры

У природы нет внешнего проявления, однако нет и внутреннего. Она не делит сама себя на части, поэтому не может выступать ни за, ни против себя. Она неспособна на внутреннее противостояние живого и неживого внутри нее, на большую или меньшую естественность. Например, использование сельскохозяйственных ядов конечно же убьет те организмы, против которых они используются, но такое воздействие негативно повлияет на способность природы зарождать неожиданное. Такое действие не будет противоестественным, природа из-за него не меняется. Единственное изменение состоит в том, что нам приходится переучиваться, чтобы соблюдать природный порядок.

Наша свобода по отношению к природе состоит не в том, что мы можем ее менять, у нас нет власти над природными феноменами. Мы можем менять себя. Мы абсолютно свободны создавать такую культуру, которая объяснит, что жизненные силы нельзя принудить к появлению или дать кому-то, их можно только обнаружить. С теми образцами, по которым в природе зарождается спонтанность, нужно не просто считаться, их необходимо уважать.

Хотя «природный порядок» или «естественный порядок» – это распространенное понятие, в нем есть что-то большее, чем то, как мы его понимаем. Это не порядок в природе, а та минимальная доля спонтанности, на которую способна природа и с которой мы можем столкнуться. У природы нет внешнего, нет внутреннего, она не может выступать оппонентом сама себе, ее невозможно двигать неестественным влиянием, у нее нет порядка в нашем понимании, и она абсолютно безразлична ко всему, что связано с культурой.

Ее развитие зарождается внутри, она является сама собой. Ее источники отличаются от наших стимулов к движению. Природа не хаотична, если в ней нет порядка. Хаос и порядок описывают восприятие природы культурой – тот уровень, на котором природная способность к зарождению спонтанности совпадает с проявлением культурного самоконтроля. Ураган, или чума, или перенаселенность земли будут считаться хаотичными для тех, чьи культурные ожидания пострадали от этих катастроф, и упорядоченными для тех, чьи ожидания укрепились благодаря произошедшим катаклизмам.

83

Парадокс нашего восприятия природы состоит в том, что чем больше культура уважает безразличие природы ко всему, тем более творчески она будет порождать спонтанность в ответ. Чем чаще мы будем напоминать себе, что мы не можем оказать неестественное влияние на природу, тем больше наша культура будет использовать свою свободу, чтобы в ней появлялись неожиданности и непредсказуемые повороты событий.

Человеческая свобода – это не свобода над природой, это свобода быть естественным, иными словами, отвечать на спонтанности природы своей собственной спонтанностью. Мы свободны проявлять свою естественность, но мы свободны не по своей природе, а благодаря культуре, благодаря истории.

Наше отношение к природе противоречиво, и чем более решительно мы пытаемся прийти к согласию с нашими собственными проявлениями, тем мы более подвержены ее безразличию, и тем более уязвимыми мы становимся для ее незримых сил. Чем больше силы мы проявляем по отношению к природе, тем более беспомощными мы оказываемся перед ней. Нам нужен только месяц, чтобы вырубить тропические леса, которые создавались природой десятки тысяч лет, но нам не справиться с восстановлением пустыни, которая возникнет на его месте. Эта пустыня, несомненно, не менее естественна, чем лес.

84

Подобного рода противоречия проявляются более явно в случае с машинами. Мы используем технологии, чтобы увеличить наши силы, больше контролировать природные феномены. Для работы техники нужно, чтобы человек давил пальцем на кнопку с необходимой силой, и следя за этими нормами, команда рабочих может проложить шестиполосные трассы через горы и густые леса. Или заполнить болотистые местности для того, чтобы построить торговые центры.

Машина значительно помогает человеку в выполнении таких задач, а также дисциплинирует его. Ее можно считать дополнительными руками и ногами рабочего, а рабочий может рассматриваться как продолжение машины. Все технологии, особенно очень сложные механизмы, нуждаются в операторе, сидящем на выделенном для него месте и выполняющем функции, механически настроенные для выполнения функционала машиной. То есть использовать машину для контроля равно положению, в котором человек находится под контролем машины.

Чтобы управлять машиной, нужно действовать как машина. Используя машину для выполнения недоступных нам действий, мы обнаруживаем, что делаем то, что делает машина.

Конечно же технологии не превращают нас в машины, когда мы управляем ими, – мы сами проявляем себя как механизмы, чтобы совершать действие. Машины не забирают у нас нашу способность к неожиданному поведению, мы прячем ее на время, отказываемся от нашей оригинальности. Не существует какого-то стиля по управлению машиной. Чем более производительным является механизм, тем больше он ограничивает, а скорее даже поглощает нашу уникальность в процесс управления собой.