Конец

— Да ладно тебе! Неужели это можно назвать работой?

— Не знаю, сам я ничем таким никогда не занимался, поэтому опыта у меня нет. Но уверяю тебя, есть люди, которые получают очень приличное жалованье, хотя делают гораздо меньше, чем любая домашняя хозяйка…

— Надеюсь, ты не меня имеешь в виду? — спросил Уго, сразу нахохлившись и приготовившись дать отпор. — Я вкалываю как проклятый, чтобы заработать на жизнь. Не так уж приятно подниматься в семь утра, наматывать каждый день по триста километров и терпеть капризы тупых клиентов, которые…

— Уго, поверь, к тебе это никаким боком не относилось. Я не сомневаюсь, что у тебя тяжелая работа. Я только хотел сказать, что вести домашнее хозяйство… на это уходит масса времени и в таких делах мало привлекательного… К тому же мыть полы и одновременно чувствовать себя полноценным членом общества, вести светскую жизнь, куда-то ходить…

— Знаешь… за Кову ты можешь не волноваться, точно тебе скажу. И «светскую жизнь» она себе отлично умеет устраивать. Записывается на все курсы и во все студии, какие только есть на белом свете… Главное — следить, чтобы ей в руки не попало какое-нибудь объявление.

Неожиданно Хинес едва заметно улыбается, выслушав последнее замечание Уго.

— Я вовсе не собираюсь с тобой спорить, — говорит он примирительным тоном. — Каждый сам решает, что ему делать с собственной жизнью. Вот ты… ты собирался стать актером. А разве сняться в постельной сцене… допустим, с Моникой Беллуччи… так уж неприятно?

— Это зависит от жировых отложений на талии, — отвечает с улыбкой Уго, — от твоих, разумеется, камера — она ведь безжалостна. А если серьезно… Тут совсем другое: если ты умеешь что-то делать… что-то очень трудное, исключительное, что далеко не каждому по плечу и что никто не сумеет сделать лучше тебя… тогда логично, если твою работу будут высоко ценить и ты получишь определенные привилегии… Актеры — совсем другое дело.

— А может, Кова тоже хотела стать актрисой?

— Кова?.. — недоверчиво переспрашивает Уго. — Нет, она — нет… Послушай, а к чему ты устроил мне этот допрос? Все только спрашиваешь и спрашиваешь, а сам ничего про себя не рассказываешь… Ты-то сам чем занимаешься? Судя по всему, дела у тебя идут не так уж и плохо.

— У меня? С чего ты взял?

— Ну, знаешь! «Кайен» не купить на минимальную зарплату.

— А… ты про машину.

— Рафа уже провел тут рекламную кампанию… и про машину рассказал, и про «основание черепа» бедного кабана — по-моему, повторил раз пятьдесят.

— А тебе не пришло в голову, что я мог взять машину напрокат?

— Как же, как же! Я отлично знаком с этим сектором. Такие модели никто не дает напрокат.

— Все можно взять напрокат.

— Да, когда есть деньги. А если серьезно, чем ты все-таки промышляешь?

— Я?.. Да так… Бизнес.

— Ну опять! — Уго улыбается скорее недоверчиво, чем обиженно. — К чему такая таинственность? Я же могу в конце концов подумать…

— Недвижимость…

— А! Ну вот! Это сразу все объясняет. Можешь больше ничего не добавлять.

Разговор на короткое время обрывается. Уго о чем-то задумался, Хинес стоит, опершись на стену, и глядит на дорогу, ведущую в сторону горы, словно можно хоть что-нибудь рассмотреть в ночной темноте. Вдруг он решительно отбрасывает сигарету, докуренную почти до фильтра. Окурок падает на плиты довольно далеко от них и сразу тухнет.

— Еще, глядишь, и дождь пойдет, — говорит Хинес, — если бы было хоть чуть попрохладнее, я бы сказал, что непременно пойдет дождь.

Уго, словно очнувшись, поднимает глаза и вдыхает чистый лесной воздух. За то недолгое время, что он провел снаружи, на площади, немного посвежело и ветерок стал заметнее.

— Погодка нас, конечно, подвела! Представь, до чего обидно сейчас Ньевес… столько сил она на это угрохала…

— Еще целая ночь впереди, — говорит Хинес, продолжая смотреть куда-то вперед. — Не исключено, что небо еще расчистится.

— Ага! Когда мы уснем. Неужели ты думаешь, что мы и сейчас способны гулять ночь напролет, как раньше? Раньше-то нам все было нипочем — могли вытерпеть что угодно, ждать часами, если имелась хоть какая надежда, что потом девица разрешит потискать ее.

— А ты хоть раз тискал наших девушек?

— Нет, конечно, нет, наших девушек… ни Ирен, ни других… Я имел в виду атмосферу — это висело в воздухе; и Рафа, например, добился своего.

— Да, но… по-настоящему они не сошлись, пока компания наша не распалась окончательно. А до тех пор — ни-ни! Это, я бы сказал, было почти невозможно.

— Еще бы! Наш Пророк строго следил, чтобы не случалось никаких нечистых касаний…

— Не преувеличивай, он никогда ничего подобного не говорил.

— Разве? Разве он не корчил из себя святошу и… не внушал нам, что хорошо, а что плохо? Вспомни-ка! Это было смешно.

— Разумеется смешно, для молодого человека, да еще в те времена, но… нет… У него… у него это было позой. Он просто не решался приоткрыть свою подлинную личность, быть на людях самим собой, в нем гнездилась какая-то внутренняя проблема… он надевал маску… и таким образом чувствовал себя значительнее, выделялся в нашей компании.