Конец Большого Юлиуса

— Я хочу еще сказать… — начала было Кира, но Смирнов настойчиво и твердо остановил ее.

— Ничего вы мне не будете объяснять! — сказал он, помогая девушке подняться с кресла. — Знаете, Кира, часто бывает, что люди, много и правильно говоря о своих ошибках или несчастьях, поддаются опасной иллюзии. Им начинает казаться, что все тяжелое позади. Что все изменилось — и жизнь, и они сами. Но слова заменяют поступки лишь на время, несчастье возвращается, и тогда они страшно обижаются несправедливостью судьбы. Так возникают судьбы неудачников! Вы неплохой молодой человечек! Не болтайте, а покажите своей семье, на что вы способны. Вы ведь сами сказали, что у вас есть семья! Это очень правильно. Она у нас прекрасная, умная, сильная, всегда с нами и во всем придет на помощь. Но у нее есть непреложное качество. Не верить словам! Дело с нас спрашивают! Всегда помните об этом. Ну так как же, дать вам денег на такси?

— Спасибо! — сказала Кира, пошатываясь на затекших от напряжения ногах, изо всех сил пытаясь улыбнуться. — Дайте… Я отдам… Я ничего не буду говорить. До свиданья. Я постараюсь!

— В добрый час! — кивнул Смирнов и, когда девушка была уже у дверей, еще раз повторил: — В добрый час! Желаю удачи.

Следствие заканчивалось. У полковника Смирнова накопился длинный список срочных дел. В нем несколько раз повторялось: «Звонил Пономарев. Обязательно ответить».

— Герасим Николаевич? — обрадовался полковнику академик Пономарев. — Слушай, я тебя прошу, приезжай! Да нет, ну чего же мы будем встречаться в городе! Не поговорим, как следует… Тебя дергают, меня теребят. Слушай, Герасим Николаевич, ты в этом году купался в речке?

— Нет еще! — улыбнулся Смирнов. — Никак не доберусь до берега. Вот уж в отпуск в Крым уеду, тогда…

— Что — Крым! — закричал в трубку Пономарев. — Нет, ты приезжай ко мне! Я тебя таким пляжем угощу — ахнешь! Слушай, я серьезно прошу, приезжай. Мне посоветоваться надо…

В ближайшее воскресенье полковник с утра поехал к Пономареву.

— Нет, нет, я тебя в дом не зову! — сказал Пономарев здороваясь. — Едем прямо на речку!

Когда добрались до речки, Смирнов снял шляпу, развязал галстук и сел на пенек.

— Действительно! — сказал он почти благоговейно. — Удивительная природа у нас, в Средней России. Спокойная. И веселая вместе с тем. И милая, понимаешь, Александр Петрович, — сердцу милая!

Река действительно была хороша.

Узкая, глубокая, с чистейшей, прозрачной водой, она петлями извивалась меж берегов. А на кромке берега, у самой воды, лежали серебристо-серые шары ветел. На противоположной стороне начиналось поле желтеющей пшеницы, вдали темнела полоска леса, и над всем этим сияло щедрое, высокое, синее небо.

— Что я тебе говорил? — с восторгом подхватил Пономарев. — Подожди, сейчас купаться будем по моему методу, с комфортом.

Он принес из машины две запасные камеры и накачал насосом.

— Да ну их, я и сам умею плавать! — запротестовал было Смирнов, но когда они разделись и, вздыхая и ухая, влезли в воду, Герасим Николаевич поплавал, а потом по примеру Пономарева распластался по-лягушечьи на камере и замер, стараясь не шевелиться в теплом верхнем слое воды, у берегов яркозеленом от отраженья ветел, а на середине — голубом.

— Хорошо! — похвастался он перед самим собою и зажмурился. — Очень в общем здорово!

Позже, пока Смирнов сидел на траве, обсыхал и курил, Александр Петрович опять пошел к машине и вернулся с чемоданчиком. В чемоданчике оказались две бутылки пива, хлеб, огурцы, помидоры и яйца, сваренные вкрутую.

— Чудак, пиво-то надо было в реку опустить! — заворчал Смирнов. — Пока мы купались, оно бы остыло. Ну, о чем ты хотел советоваться*?

— Погоди, вот поедим, еще разок искупаемся, тогда поговорим! — запротестовал Пономарев.

— Нет уж, давай сейчас! — настоял Смирнов. — Ты в этой роскоши повседневно вращаешься, а я хочу перед отъездом еще хоть часок ни о чем не думать… Я слушаю тебя, Александр Петрович!

— Понимаешь, в чем дело, — начал смущенно Пономарев, — хочется обменяться мыслями. Понимаешь, в чем дело! Давно, лет пятнадцать тому назад, просматривая новые английские публикации по моему предмету, я наткнулся на интересную статью одного молодого ученого биолога.

Пономарев рассказал, как постепенно у него возникло теплое, дружеское чувство к молодому английскому ученому. Он стал следить за его работами и искренне огорчился, когда они исчезли.