Конец Большого Юлиуса

— Да, вот… — смутился Пономарев. — Обстоятельство одно есть, по поводу которого я хочу посоветоваться! Понимаешь, этот самый мой английский неизвестный приятель пишет, что очень хочет встретиться со мной. И возможность такая в этом году предвидится: зимой в Чехословакии будет проведен съезд биологов. Он получил приглашение приехать и пишет, что пойдет на любые жертвы, но приедет в Прагу. Понимаешь ли, Герасим Николаевич, это трудно объяснить, это понятно только нам, ученым… Мы с ним никогда не виделись, но много раз, уверяю тебя, много ночей просидели рядом за одним микроскопом, наблюдали одни и те же процессы и одновременно приходили к выводу. Мы — близкие люди! Мне с ним так же хочется увидеться, как и ему со мной. Вместе подумать, поспорить, проверить нашу близость по другим вопросам. Вероятно, будут разочарования в чем-то, но в общем, Герасим Николаевич, он хороший парень! Ведь не так просто для него было опубликовать свою статью, скажем, о том, что как велики ни были бы сегодня отдельные научные открытия, они не в силах помочь человеку в обстановке разобщенности, недоверия и крайней необеспеченности… Ну, чего ты молчишь?

— Я все хочу понять, что требуется от меня? — ответил Смирнов.

— Ну как что… — пожал плечами Пономарев. — Понятное дело… Парень он хороший, а все-таки я промахнуться не хочу! Вот я и думал посоветоваться с тобой!

— Чудак! — засмеялся Смирнов, потягиваясь на солнце.

— Кто чудак? — обиженно спросил Пономарев.

— Да ты, конечно! Что же, по-твоему, мы являемся главным управлением обеспечения душевного равновесия?

— Ну зачем же приводить к абсурду? — вспыхнул Пономарев. — Я, по-моему, вполне закономерно хочу выяснить его фигуру.

— Встретишься, посмотришь, послушаешь и выяснишь!

— А если ошибусь?

— Плохо! Для всех будет плохо.

— Позволь, а если спровоцирует?

— Чудак! — Смирнов поднялся, сел и потянулся к папиросам. — Вот это уж, я могу тебе сказать совершенно точно — чепуха! Что это значит — «спровоцировать»? Сыграть на твоих дурных качествах? Значит, тебя можно запугать или купить?

— Ты что, взбесился? — дребезжащим от ярости голосом осведомился Пономарев. — Это просто… просто… Это безобразие! Я совсем другое имел в виду!

— Да нет, что уж теперь лавировать. Ты как раз это имел в виду, — твердо повторил Смирнов. — Тебе хочется застраховаться у государства от ошибок, как страхуются от пожара? Это чепуха, Александр Петрович.

— Я предлагаю изменить тему разговора! — Пономарев вскочил на ноги. Голубые глаза его округлились от злости, он покраснел и задохнулся. — Идем купаться.

— Как тебе угодно… — согласился Смирнов. — Только, знаешь, я хочу немного подремать. Ты иди купайся, а я на солнышке полежу…

Пономарев ушел. Смирнов слышал, как он вздыхал и плескался за ветлами, а потом затих. И Смирнов задремал. Он проснулся от прикосновения к плечу, открыл глаза и увидел над собой Пономарева. Тот сидел на корточках и сосредоточенно смотрел в лицо полковнику.

— Ну что? — спросил Смирнов, поднимаясь и зевая. — Накупался? Гляди-ка, ты весь синий и в мурашках, Разотрись полотенцем, простудишься!

— Слушай, Герасим Николаевич, неужели ты плохо обо мне думаешь? — убито спросил Пономарев.

— Конечно, нет! — ответил Смирнов. — Ты неряшливо мыслишь, вот в чем дело. Дай мне папиросу, мои кончились… Вот поедешь ты на съезд, увидишься там со своим англичанином, неужели не разберешься в человеке?

— А если трудно будет разобраться?

— Ну, так у нас в народе есть правило в трудных случаях советоваться. Это уж естественно. Но сегодня-то тебе еще не трудно, а ты совет просишь. Вот я и говорю, неряшливо мыслишь.

— Неряшливо — значит часто неправильно!.,

— Вероятно! Пора ехать, Александр Петрович. Я еще своих толком не видел, неделя: была тяжелая и сегодня с утра к тебе уехал. Пора. Собирай свое хозяйство.

Смирнов отряхнулся и стал натягивать пиджак.

Когда Пономарев поставил чемодан в машину, Смирнов задержал его за рукав у открытой дверцы и сказал:

— Отправь шофера одного, а мы пешком: дойдем. Тут ведь недалеко, километра три. Я пройтись хочу.

Пономарев принялся было отговаривать, ссылаясь на жару и усталость, но полковник, мягко настаивал на своем.

— По азимуту пойдем! — решил он и направился межой через овсы к перелеску.

Пономарев поплелся за ним, ворча и жалуясь.

— Собьемся! — бормотал он. — Проплутаем бог знает сколько! Здесь лес серьезный!

— Ничего, авось, выйдем! — улыбался Смирнов. Они вошли в перелесок, потом в лес, и Смирнов опять уклонился от дорожки и повел Александра Петровича напрямки, по кустам.

— Слушай, это же, ей-богу, безобразие! — возмутился Пономарев, но полковник обернулся и знаком остановил его.

— Давай немного помолчим! — попросил он. — И старайся идти тише.