А Жан-Оноре! Этот ходячий свод законов! Человек с каким-то механизмом вместо мозга, этот ощипанный какаду, изображающий из себя адвоката! Этот тупица, который согласен, чтобы весь мир погиб, только бы ему не пришлось отказаться от своих пресловутых общественных устоев. Ты вот не знаешь, а ведь это он состряпал омерзительную свадьбу Эдокса с этой еврейкой, курицей с золотыми яйцами; Эдокс охотно поджарил бы ее сам, если бы только мог… Теперь вот мы стали аристократами, у нас в семье появились баронессы и виконты. А что за негодяй Пьебеф, этот мерзавец, этот гробокопатель! Все они что-то значат до тех пор, пока не явится последний заимодавец, чтобы получить по счету, и не заставит этих сытых людей, для которых жизнь — один сплошной кутеж, отдать все, что они отняли у других. Придет банкротство, а за ним — судебный пристав. Бабка наша Барбара говорит, что на все господня воля. Но бог это или дьявол, мне все равно. Я верю только в гроссбух, где мы проходим по графам дебета и кредита. Неужели ты думаешь, что эти люди могут что-нибудь понять в таких душах, как наши с тобой?
Он рассмеялся язвительным дребезжащим смехом. Потом пинком ноги он разбросал лежавшие возле Симоны книги.
— В конце концов, может быть, они и правы. Будь такой же продажною тварью, как остальные. Но прочтешь ты эти книги или нет, все равно все пойдет своим чередом. Зло в нас самих. Я ношу свой горб на спине, а у тебя такой же горб в душе.
Она отскочила от него и, приподняв подол юбки, стала проделывать какие-то па.
— Хочешь потанцевать со мной вальс, моя обезьянка? Нам будет веселее. Не хочешь? Ну раз так, я буду танцевать одна. Знаешь, я ведь так иногда целыми часами танцую у себя наверху. Говорят, это вредно, но мне от этого хорошо на душе!
Ее прозрачная фигурка стала медленно кружиться по комнате. Она повертывалась на носках, подняв руки ко лбу с блуждающим, безумным взглядом, едва слышно напевая какой-то полный щемящей и сладостной тоски припев, и по временам кончиками своих тонких пальцев отрывала лепестки от вплетенных в ее волосы маргариток, словно она собирала цветы в каком-то сказочном сне.
— Вот это тебе… Я их никогда никому не даю… Только тебе… Я никому не дам моих маргариток.
Она вдруг остановилась, вся окутанная парящей в воздухе легкой тканью; у нее закружилась голова, взгляд ее померк, она схватилась рукой за сердце.
— Послушай, может быть, смерть такая! Кружишься, кружишься — и потом уже ничего не видишь, не сознаешь.
А через минуту она уже хлопала его по щекам, смеялась и с лукавым и таинственным видом говорила ему, смеясь:
— Прощай, мой большой Ре, мой маленький Ре… Я назначила свидание там, в беседке. Только не ходи за мной, это моя тайна.
Туфельки ее застучали по ступенькам лестницы, и ее призрачное платье цвета сумерек и зари скрылось из виду.
Ренье стоял и смотрел на дверь, за которую улетела эта больная птичка, эта неслышная тень. И вдруг он стукнул себя пальцем по лбу.
— Вот откуда вся эта муть! — вырвалось у него.
XVI
Событие, которого давно уже ждали, совершилось. Стало известно, что молодой Провиньян попросил руки Сириль. Родители дали свое согласие. И вот однажды утром Жан-Оноре отправился за благословением к матери, точно так же как это сделал его брат.
— Я уже обо всем догадываюсь, — сразу же сказала старуха. — Ну что же, по-моему, в этом нет ничего плохого. Юноша этот, в общем, довольно славный, только немного изнеженный. Стоит только взглянуть, каких людей вводит в семью твои брат, и раздумывать не придется. Разумеется, твой будущий зять не герой, какими были твой отец и твой дед, Жан-Кретьен Первый. Но ведь господь создает таких людей, как они, только для того, чтобы положить начало династии. Он раскрывает пригоршню, высыпает семена, и каждое зернышко падает туда, куда ему суждено упасть. А потомству приходится только продолжать уже начатое дело.
— О чем бишь мы с тобой говорили? — вдруг спохватилась она, как будто выходя из какого-то забытья. — Ах, да, об этом молодчике, Леоне. Главное, что он тоже из промышленников, как и мы, и в жилах его течет трудовая кровь. В роду Провиньянов были лодочники, так же как у нас в роду были углекопы. Если Сириль не сглупит, у нее будет хороший муж.