Конец буржуа

Жан-Элуа отлично владел собой, но тут он почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Это несчастье обрушилось на него тогда, когда судьба еще раз ему улыбнулась и он на редкость удачно завершил одну из своих новых спекуляций. Это была очень тщательно продуманная биржевая сделка, давно уже подготовленная им совместно с франкфуртскими Акарами. Надо было добиться повышения цен на акции — и сейчас это удалось. Какая злая ирония вся эта удача в коммерческой игре, где он загребал один куш за другим, в то время как у себя дома, в сокровенных глубинах личной жизни его постигали все новые катастрофы. У него было такое чувство, что вороны уже клюют его тело, что черви уже ползут по нему, предчувствуя его близкую смерть. Он впал в безысходное уныние. Обняв жену, он сказал ей то, что обычно говорят людям, которым выпадает на долю тяжелое испытание и которые, не чувствуя за собой никакой вины, хотят во всем обвинить неисповедимые силы судьбы:

— Бедная моя Аделаида! Счастья нам больше уже не видать. Но мы с тобой этого не заслужили. Судьба к нам несправедлива.

Предотъездная суета немного отвлекла обоих от их тоски; слуги сновали взад и вперед по комнатам, бегали по лестницам, торопясь отправить господ и покинуть Ампуаньи, вокруг которого зима уже вступила в свои права. Они с радостью вытаскивали из шкафов вещи, укладывали чемоданы, нагружали повозки, которые непрерывно отправлялись из замка на станцию. Ренье бегал с молотком в руке и с ожесточением заколачивал гвоздями ящики, помогая слугам. Отъезд состоялся во второй половине дня. Экипажи с людьми были отправлены первыми. Они двинулись вперед, часто останавливаясь в пути. В Ампуаньи остались только садовники, двое слуг и Арнольд, решивший прожить зиму в горах.

Приехав, они получили письмо от Гислены. Она извещала их о рождении сына.

XVIII

Событие это переполошило всю семью. Пришлось объявить, что ребенок родился раньше срока. В эту беременность, последовавшую сразу за свадьбой, и в эти столь преждевременные роды трудно было поверить. Начинали сопоставлять даты, и всем казалось очень странным, что Лавандом, зная, что скоро станет отцом, не выполнял своих прямых обязанностей. Совсем незадолго до родов один из друзей Кадрана видел виконта в Париже, в ложе театра-буфф. С ним была дама в большой шляпе. По описанию ее внешности узнали, что это была та самая, с которой Антонен его встретил у входа в ресторан «Золотой приют». Впрочем, виконт и не думал скрываться — все знали, что он живет с этой особой в небольшом доме, в парке Монсо. Карету его ежедневно можно было встретить в Булонском лесу. Скорые и благополучные роды Гислены, полная противоположность тяжелым и неудачным родам Сибиллы, пробудили в Пьебефах чувства неприязни. Им трудно было примириться с тем, что Гислена в полной мере наслаждается материнским счастьем, особенно теперь, когда они все больше беспокоились за жизнь их собственного ребенка.

Это жалкое, обезображенное золотухой тельце, этот плод нездоровой наследственности теперь погибал, и никакими лекарствами его нельзя было спасти. Г-жа Кадран, как истая христианка, безуспешно заказывала в церквах молебны и ездила по святым местам. Даже сам Пьебеф, при своих явно либеральных воззрениях, решил втайне от всех обратиться за помощью к провидению, существование которого он всегда отрицал. Не сказав никому ни слова, старый лицемер, умевший сочетать вольтерьянские взгляды с деловыми интересами, решил просто-напросто надуть господа бога. Наняв для этого одного старого актера, он сделал из него паломника. За хорошее вознаграждение актер этот согласился босым, с четками в руках посетить все часовни с чудотворными изображениями божьей матери. Пьебеф думал при этом: «Пусть это даже мне не поможет, хуже-то, уж во всяком случае, не будет». Неизменный девиз людей, у которых нет совести и которые слепо верят в один только случай.

Но и этот опыт оказался столь же напрасным, как и благочестивые молитвы г-жи Кадран. Гнев божий поразил весь род старика Пьебефа. Наследственная болезнь, от которой гнил весь этот род, поразила его последнего потомка и делала теперь свое дело в хилом тельце этого выродка, в жалком комочке жизни, навсегда отравленном родительской кровью.

Бесчисленные оргии и попойки сменились теперь слезами и горем. Пьебефы, которые еще совсем недавно были счастливы и горды рождением ребенка, теперь трепетали за его жизнь. Им уже чудилось, что смерть крадется к ним в дом.