Конец буржуа

Прошло десять дней. Г-жа Флеше часто писала письма. Каждое ее письмо к Эдоксу было полно излияний любви, видно было, что она больше всего на свете хочет исполнить его желание, что жертвы, которые она приносит, надеясь этим привязать его к себе, наполняют ее сердце счастьем. Кроме того, она чувствовала, что ей удается сломить упрямство Флеше. Впрочем, о принесенных ею жертвах она говорила только мимоходом, с чувством стыдливости, забавлявшей ветреное сердце Эдокса, так, как будто она стремилась успокоить его и уверить, что не зайдет слишком далеко в своем примирении с мужем. «Эти честные женщины, — говорил себе адвокат, — до смешного щепетильны. Они испытывают потребность все время перестирывать свою совесть и в качестве мыла употребляют мелкую добродетель. Им начинает казаться, что грешат они не тем, что воруют яблоки в саду у соседа, а тем, что срывают их в саду их же собственного мужа. Роли, таким образом, меняются, и законному супругу приходится пускать в ход воровские ухватки любовника».

Один только раз она изменила своей обычной сдержанности и отдалась порыву чувств, который он объяснил себе тем, что на этот раз принесенная ею жертва превосходит все остальные.

«О мой бедный друг, — писала ему она, — как мне тебя жаль, как ты, должно быть, страдаешь! Мне даже кажется, что из нас двоих на твою долю приходится больше страдания; я ведь оставляю тебя со всеми подозрениями и страхами, которые приходят в часы одиночества, вместо того чтобы быть около тебя и говорить тебе, что всегда, ежечасно, ежеминутно я думаю только о тебе одном. Прости меня, милый Эдокс, и пусть поцелуи, которые я тебе сейчас посылаю, заступятся за меня. Знай, что если тебе и кажется, что я виновата перед тобой, в действительности я виновата перед мужем».

«Она совсем спятила, — подумал Эдокс. — Или она думает, что мне семнадцать лет?»

Наконец она известила о своем возвращении. Флеше смирился. Эдокса это известие наполнило радостью, и это была единственная настоящая радость, которую Матильда ему когда-либо доставила. Эдокс сразу же направился к Сиксту, чтобы сообщить ему о своей победе; тот остался очень доволен и обещал орден. Что же касается Сары, то она терпеливо ждала. Она была уверена, что час мести рано или поздно пробьет. Она все больше растравляла свою ненависть солью слез, пролитых ее соперницей. Она впитывала в себя эти слезы с таким упоением, как будто пила ее кровь. Ненависть эта не оставляла ее ни на миг. Эти слезы отверженной любви проникали в самые сокровенные глубины ее существа, туда, где срастались воедино горечь личной обиды и вековая ненависть к гонителям израильского народа.

И вот однажды ей доложили о приезде г-жи Флеше.

— Как, это ты, дорогая, — сказала Сара, едва только та вошла. — А муж мне наговорил про тебя таких вещей!

Г-жа Флеше протянула ей руку и вдруг почувствовала какое-то смущение при звуках этого высокого, мелодичного голоса, в котором, однако, нельзя было заметить ни малейшей перемены. Голос этот звучал, как всегда. Только на этот раз к нему примешивался едва уловимый оттенок, вроде того, который мы ощущаем в звоне влажного хрусталя или той тусклости звука, который дает надтреснутая бронза. Г-жа Флеше была крайне возбуждена, она знала, что может встретиться сейчас со своим любовником; напряженность ее чувств достигла предела, и она стала похожа на камертон, отзывающийся на тончайшие колебания звуковых волн. Она так волновалась, что даже не заметила, пожала ли г-жа Рассанфосс ее руку, которую она ей протянула, но обе они вели себя так, как будто эта формальность уже позади и ни той, ни другой уже не нужно беспокоиться о том, с каким чувством встречаются их руки — с радостью или с неприязнью.

— А может быть, ты скажешь, что именно? — улыбаясь, спросила г-жа Флеше.

— Говорят, что господин Флеше просто похитил тебя так, как похищают только молодую девушку, которой не удается овладеть иначе. Одним словом, все получилось очень забавно, и, поверь, я над этим порядочно посмеялась.

— Так знай, моя дорогая, что это сущая правда: меня уже давным-давно тянуло в Рим — и я улучила момент, когда мужу тоже захотелось туда поехать.

— Знаешь что, — очень серьезно сказала Сара, — тебе это покажется нелепым, но я была убеждена, что все дело в тебе… Да, уехать так внезапно, ничего никому не сказав, даже своим самым близким подругам, а ведь я одна из них, не так ли? Так ведь только убегают от какой-нибудь неприятности, от несчастной любви…

Она подчеркнула последние два слова. Г-жа Флеше вдруг мгновенно потеряла самообладание. Она нервно рассмеялась и, глядя куда-то в сторону, спросила:

— Как! Ты действительно могла поверить, что у меня может быть несчастная любовь?

— Да, на одно мгновение, пока я не сообразила, что если что-то подобное с кем-то и может случиться, то уж никак не с моей добродетельной Матильдой.

— Ну, разумеется. Только совсем не зная меня, можно было думать иначе.