В тот день Федя Завьялов после шестимесячного заключения в следственном изоляторе впервые в своей жизни переступил ворота лагеря. За плечами у него было шестнадцать лет, а впереди — десять лет лишения свободы. Правда, официально это учреждение называлось воспитательно-трудовой колонией, но тюрьма есть тюрьма. Началась новая для него жизнь.
… Первым к Федору подошел подросток с не по возрасту большим животом и округлой головой на короткой шее. При ходьбе он широко расставлял ноги и оттопыривал руки. В глазах подростка горел неприятный огонек. Протягивая руку Федору, он представился: Паук и, резко нажимая на гласные, спросил:
— Надолго на казенный харч?
— На полную катушку, — мрачно ответил Федор.
— Значит, гривенник. У меня тоже. Что, мокруха?
— Она самая, — уже явно с нежеланием подтвердил Федор.
— Ну, тогда приставай к моей курочке. Сегодня же отметим твой залет.
Кроме Паука и Федора в каморке, примыкавшей к дровяному складу, сидели еще трое бывших малолеток — члены «семьи» Паука. Здесь он считался старшим: работал меньше других и то «для пантов», как сам любил выражаться. Его сменную норму делали «батраки», которые были у каждого старшины «семьи». Пауку сносились все продукты, купленные в лагерном магазине или добытые у других осужденных, выигранные в карты или просто «отметенные» продовольственные посылки, полученные маловозрастными преступниками из дому.
Подростки, сидя на корточках, курили, передавая друг другу одну и ту же папиросу.
— На, потяни, землячок. — Паук дружелюбно, протянул Федору папиросу. Федор сначала отрицательно мотнул головой, но потом спохватился и, не желая обижать хозяина, взял папиросу и глубоко затянулся. Дым был сладко-горьковатый. Федор и раньше курил, но эта папироса была какой-то необычной.
— Прикидываешь? — ухмыльнулся Паук.
Малолетки дружно рассмеялись. Федор непонимающе покачал головой. О чем его спрашивают?