Конец черного лета

— Чифир не употребляю. Сердце уже не то стало. А еще три года впереди.

— Сколько же это будет всего?

— Да, всего-то ничего — пятнадцать. Что спрашиваешь?

— А льготы почему не использовал?

— Я, Федор, поначалу срока маленько кровишки у администрации попил. А когда одумался, поздненько было. Вот сейчас мне все это и вспоминается. Может, на следующий раз проскочу комиссию, а до сих пор меня бросали[16]. Садись пить чай. Я тебе и бутербродик сделаю. Сырок уважаешь? — Федор улыбнулся: — Уважаю.

Прошло несколько месяцев. Особенно высокой для себя похвалой Федор посчитал приглашение дяди Сережи в его заветную каптерку, где старый зек в свободное от работы время из отходов производства делал различного рода предметы, вызывающие восхищение у одних и зависть у других.

— Сейчас я это для души делаю, а раньше, в былые-то годы, ради лишнего пайка хлеба, — объяснял Федору дядя Сережа свое хобби. Сейчас в зоне по хлебу ходят, а раньше из-за куска глотки перегрызали. Голяк сплошной. Бывало, проворуется повар, так ему на шею ворованное повесят и водят по всей зоне. И каждый мог ему по башке стукнуть или в лучшем случае в гляделки плюнуть. А сейчас нет такого закона о неприкосновенности пайка. Сейчас больше эгоисты растут. О себе думают, а на других наплевать, — это все дядя Сережа произнес за время, когда он раскладывал перед Федором свои поделки — плоды «шмурыганья», как называется в зоне работа по изготовлению разного рода не предусмотренного планом ширпотреба. И это вполне закономерное поощрение администрацией того неистребимого стремления человека к творчеству, рабочей фантазии, желания в любых условиях сделать что-то интересное, может, даже необычное, своими руками. И осужденные в этом смысле не исключение. Также естественно и желание каждого, чтобы его работу по достоинству оценили как в эстетическом, так и материальном плане. Федор мог часами любоваться работой дяди Сережи, как он без устали, с улыбкой на лице что-то вытачивает, строгает, шлифует, доводя металл до нужной кондиции, неутомимо приближая кусок плексиглаза к фантастическим по расцветке, но довольно искусно вырезанным розам, паучкам, бабочкам и другим представителям флоры и фауны. А затем эти рожденные творческим воображением твари умело монтируются или втискиваются в отведенные для них места. И сделанная здесь же руками дяди Сережи авторучка готова. И какая! Сверкает она четко выточенными гранями, золотистая, а в центре, под прозрачным куполом из «плекса» настороженно смотрят золотые пауки или таинственно улыбаются фиолетовые розы.

Дядя Сережа демонстрировал Федору и дамские браслеты, и мужские перстни, и подставки из плексиглаза для карандашей и самописок, и пластмассовые пробки для закупоривания бутылок в виде золотой рыбки.

Иная домашняя хозяйка — понятно, на свободе, — приобретя по случаю в магазине «1000 мелочей» изящный, весь искрящийся топорик с отполированным до слепящего блеска лезвием, по форме напоминающим бегущего оленя, топорик, в округлую ручку которого умело вделаны уже знакомые нам розы, а гофрированный обух которого незаменим при отбивке мяса — такая домашняя хозяйка ни малейшего представления не имеет о том, где и кем сделан он. И висит этот топорик на стене в уютной кухоньке среди своих, сошедших с конвейера или выскочивших из-под пресса, режущих, колющих, рубящих собратьев, уныло взирающих на его веселую, праздничную гармонию и соразмерность.

А какие зажигалки делал дядя Сережа — этот колонистский левша! Вот нежная женская ножка, обутая в миниатюрную туфельку. Трудно передать словами цветовую гамму этого изделия. Яркое соцветение карминовой и ультрамариновой или шоколадно-коричневой и малахитово-зеленой «плексы» оттеняют тускло мерцающие золотистые или серебряные тона металлической части этой чудо-зажигалки. Она вся горит и без огня. Но стоит женской ножке, чем-то рассерженной и недовольной, топнуть каблучком, как из ножки вырывается голубой язычок пламени.

Федору очень хотелось сделать что-либо подобное, но не взирая на подсказки дяди Сережи и свое искреннее желание, он не смог достичь необходимого совершенства изготовленных изделий. На его вопрос — почему так получается? — дядя Сережа спокойно и немного грустно отвечал:

— Когда я начинал учиться этому ремеслу, мне очень хотелось есть. Может, поэтому и лучше получалось.

Как-то в инструментальный цех зашел председатель совета коллектива отряда — бывший капитан-артиллерист, отбывающий многолетнее наказание за убийство неверной жены. Он долго смотрел как работает на шлифовальном станке Федор, который уже имел четвертый разряд фрезеровщика, а затем сказал:

— Слушай, парень. Работаешь ты хорошо. А почему бы тебе так же активно не заняться общественными делами? Выбирай любую секцию совета — внутреннего порядка или культурно-массовую, а может, физкультурно-спортивную.

— А это что — обязательно? — спросил Завьялов, не отрываясь от работы.

Артиллерист неопределенно пожал плечами.