Конец черного лета

Федулов замер в кресле. Он и раньше, еще тогда в минуты опасности приучал себя не поддаваться панике, трезво оценивать происходящее. «Если вчера они следили за ним, то сегодня уже следят за мной. Дом уже под наблюдением», — размышлял он, стараясь подавить охватившее его волнение. Спросил первое, что пришло в голову:

— Что это за подпольщик еще? Ты мне о нем раньше не говорил.

— Да живет у нас один старый пень. В годы войны работал в подполье, потом — в гестапо какие-то задания выполнял. После войны осудили за измену, потом реабилитировали.

— Какой он из себя?

Малюгин заметил, как побледнел отец, как тяжело он стал дышать.

— Что с тобой?

— Ты мне ответь, какой он из себя?

— Обыкновенный. Высокий, сухощавый. Одна рука не действует — отсыхает, наверное.

— Отсыхает, говоришь? — резко перебил его Федулов. Страх у него прошел. Он уже понял, что нужно делать.

— Правая рука? — уточнил он, подходя к окну.

— Ты его знаешь? — не скрывая ужаса, прошептал Малюгин.

— То, что я его знаю — полбеды. Беда в том, что он меня знает. Это унтерштурмфюрер Гейнц. А как сейчас он себя называет?

— Нечаев.

…Шофер Малюгина Саша поднял с постели Дранова среди ночи.

— Что за гонки? Шеф совсем свихнулся, — недовольно сопел тот, явно перемешивая высказываемое вслух со своими мыслями. — Черт бы его побрал, опричника.

Где-то в глубине души у Дранова уже начала пульсировать знакомая жилка, которая оживала и давала о себе знать, когда он чувствовал приближение опасности. Успокоился он немного лишь возле дверей дома Малюгина. На стук дверь сразу же открылась, и он увидел директора, который, по всему видно, в эту ночь и не ложился еще.

— Хвоста за собой не привел? — Малюгин не скрывал своего настроения.

— Какой еще хвост может быть посреди ночи? — Дранов вошел, не ожидая приглашения, снял плащ.

— А тот, которого ты… привез в нашу богом любимую «Девицу», не знавшую до сего времени никакой беды.

— Я привез? — искренне удивился Дранов. — Дуру гоните, шеф.

— Не базарь, болван. Эти твои бывшие зеки — элементарные чекисты. Не знаю только, какую именно контору они представляют…

— Федька — чекист? — Дранов, сидя на стуле, покачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками. — А ведь и у меня были подозрения. Были… За мокруху сидел он и вдруг на тебе помиловали. С берегов океана прямо к нам прикатил. Да и квартиру выбрал себе — у бывшего чекиста остановился… Что делать нужно, шеф?

— Вот и я хотел бы знать, что делать будем?

— Гасить его нужно…

— Кого именно?

— Первого Федьку. Это его рук работа.

— Ну, а как?

— Это уже моя забота, шеф. Ну отрыгнется ж ему…

Малюгин, глубоко задумавшись, ходил по комнате.

— В общем, делай как знаешь и можешь. Завтра меня не будет — уеду в город на встречу с нужным человеком.

— Все будет класс, шеф, не переживайте.

Дранов вышел. Малюгин стоял у окна. И вдруг ему показалось — нет, он увидел, что вслед за ушедшим Драновым проскользнула какая-то тень. «Обложили, гады, — он стукнул рукой по подоконнику. — Но почему они так активно взялись за меня? Почему…»

…И вновь оперативное совещание состоялось в доме Василия Захаровича. На этот раз в нем участвовал приехавший из управления капитан Решетов. Слушали его внимательно.

— Мы выяснили, с кем встречался Малюгин в городе. Личность это совершенно незапятнанная. Пенсионер, инвалид Клепиков Григорий Васильевич. Живет в этом доме почти пятнадцать лет. Пенсию ему доставляет почтальон. Соседи на него не обижаются. Из дому выходит редко. Часами просиживает у телевизора. Но вот вчера… — Решетов сделал паузу, внимательно посмотрел на присутствующих. — Вчера он вышел в гастроном, купил хлеб и кефир и по телефону передал телеграмму в Зеленогорск. Вот ее текст: «Буду шестнадцатого. Вагон седьмой, место семнадцатое. Гриша». Самое любопытное, что билет на поезд он не купил и не заказывал, правда, билет ему мог привезти Малюгин. Но он бы тогда сам и телеграмму отправил. В управлении считают, что текст телеграммы зашифрован. И докопаться до него невозможно, так как скорее всего шифр рассчитан лишь на одно сообщение и выбран произвольно, только на этот случай. Цифры заранее обусловлены, обозначают они, вероятно, город, в который Клепиков намерен перебраться. Но зачем это ему? — Решетов обвел взглядом присутствующих.

— Что скажете вы, Василий Захарович?

Нечаев напряженно думал о чем-то, видно было, что у него на этот счет есть свои соображения.

— В управлении, видно, забыли, что я знал Федулова в лицо, — произнес, наконец, он и в голосе его можно было уловить что-то похожее на обиду. — Списали вы меня совсем…

— Что вы, Василий Захарович! — Решетов широко и дружески улыбнулся. — Я так понимаю, вам нужно увидеть хотя бы фото Клепикова, и тогда…

— И тогда я вам скажу, кто есть кто!

* * *