Конец эпохи

Когда ты в чем-то твердо уверен, то не испытываешь особых эмоций оттого, что твое предсказание сбылось. Разве оно могло не сбыться? Конечно, Ольгерд недавно предупреждал Родриго, но так, словно ему было всё равно, прислушается ли тот к предостережению. Он просто констатировал, что процесс запущен и всё пойдет своим чередом. Что это – непомерная гордыня человека, открывшего истину и готового принести жертвы на ее алтарь? Тьфу, как высокопарно – даже тошнит… А может, Ольгерд всего лишь мизантроп, которому людишки только мешают размышлять над диковинными процессами? Что ж, бывают, наверное, и такие…

«Да, удивительный субъект, – подумал Родриго. – Неспроста он меня так занимает. Взять, например, Тупицына – по-моему, вполне нормальный мужик. Во всяком случае, предсказуемый. Или тот же Симаков… Совсем простой – наверняка может и «послать», если что не по нем. Не знаю, как его подчиненные, но наша братия таких любит. Или этот… как его… Бигл. Ну с ним-то я вряд ли бы подружился – неинтересен он мне, хотя, похоже, своё дело знает. В общем, биолог тоже легко просчитывается – весь как на ладони. А вот Воровски… Он интересен. Может быть, даже опасен. Так-так… Ну а я? Вспомни Оливию, дон Родриго! Любой зрячий опасен для окружающих его слепцов, не правда ли? Выходит, мы тут все слепцы, кроме Ольгерда… Не верится. Но откуда же он знал? Откуда?!»

Родриго мог еще долго изводить себя проклятыми вопросами, но тут наконец подошел Норрис.

– Всё, давайте собираться, – распорядился шеф. После чего резко повернулся и, ни на кого не глядя, зашагал к пандусу.

Глава 9 «ТУПИЦЫН-ЛЕВИ»

Родриго пытался нарисовать Софи. Серьезная заявка, если учесть, что до сих пор ему удавались только полуабстрактные картинки. Кстати, почему они удавались? Даже странно… Если вспомнить историю, на самом деле все авангардисты умели вполне сносно сработать чей-нибудь портрет. Но они считали пустым занятием копировать природу, вот и изощрялись, покрывая холст бесформенными кляксами. Это, мол, более высокая ступень в выражении своего «я»! Родриго пошел другим путем. Насамовыражавшись досыта и даже получив лестные отзывы, он наконец-то решил отдать дань всеми оплеванному, как убогий продукт нищего духа, реализму.

Тут-то и выяснилось, что создавать нечто «концептуальное», вписывая квадратики в треугольники, куда проще, чем, не мудрствуя лукаво, набросать образ любимой женщины. А ведь, казалось, ничего хитрого нет. – Черты лица у Софи были легкие и чистые: достаточно провести несколько линий – и она улыбнется своему отставленному кавалеру с молочно-белой поверхности хромопласта. Родриго приступил к работе с увлечением, но вскоре обнаружил странную вещь: глаза у француженки получились чужие. Огромные, жгучие, они затягивали его под опахало длинных густых ресниц, на самое дно зрачков, где, как черная вода, плескалась неуемная страсть. Это были глаза Исабель…

Родриго смутился и, очистив лист, несколько минут просидел в неподвижности. Наконец тряхнул головой, отгоняя наваждение, и снова взялся за люмограф.

На этот раз он наделил Софи сочными чувственными губами своей нынешней подруги. Губами, вкус которых познал сполна…

– Проклятие! – Родриго швырнул люмограф на стол и нервно зашагал по комнате. В какой-то миг ему даже показалось, что с его рассудком творится неладное. А что, вполне может быть. Он всегда гордился своим умением «замораживать» время, но, видимо, за такие особенности психики рано или поздно приходится расплачиваться…

Лучший способ развеять сомнения – предпринять третью попытку. Немного остыв, Родриго вернулся к столу и уже не без опаски придвинул к себе лист. Чтобы облегчить задачу, на этот раз он решил изобразить Софи в профиль, и дело быстро пошло на лад. Нос с едва заметной и, как ни странно, очень украшавшей его горбинкой, плавная линия подбородка, прямые волосы до плеч – она словно только что откинула их назад, обнажая маленькое изящное ушко… И тут, к своему изумлению, Родриго увидел в этом ушке длинную причудливую серьгу. Именно такие обожала Исабель – они подчеркивали ее южную красоту. А вот француженка брала исключительно природным обаянием, хотя никогда не задумывалась об этом. Ей бы и в голову не пришло не то что носить – даже примерить какие-нибудь блестящие висюльки!

Родриго долго разглядывал злополучную серьгу, пытаясь понять, в какой момент она выскочила из-под люмографа. Неужели на него нашло затмение, мозг отключился, а рука, повинуясь каким-то странным рефлексам, продолжала рисовать?