Говоришь ты деревню ищешь? Поблизости две было, теперь правда одна осталась, местные самураи, которых мы вчера порезали туда наведывались, забрали весь рис, крестьяне правда клялись что у них нету ничего, мол неурожай, а что было разбойники забрали. Но самураи похитрее были, начали старосту пытать, ножиком у него во рту ковыряться, вопил, вопил, да так и не сказал ничего, всю боль стерпел. Тогда один из них вероломно завалился в его дом и выволок за волосы его дочку, бедняжка как мне рассказывали так уж вилась, плакала, кричала , что голос сорвала. Притащил он ее значит и говорит старосте «Знаешь дорогой друг, я не человек предубеждений, подумай хорошенько где тут рис может быть, понимаешь как оно будет, если провиант не найдется, дочку на твоих глазах обесчещу.» Староста умолял, клялся всеми богами, что нет ничего, только вот тщетно это все было, а когда самурай начал сдирать с нее одежды, все выложил, рассказал что в лесу бочки с рисом зарыты. Получив свое, самурай сказал «Ну вот видишь, забывчивый ты мой, вспомнил мой хороший, держи дочку свою, больно страшна, на такую и вепрь не полезет» и сильным движением руки оттолкнул ее в сторону. Бочки эти как видишь мы у этих выродков отбили, а когда вернулись в деревню, чтобы вернуть крестьянам, увидели такую картину. Прямо на воротах висело тело девушки, дочки старосты, все в синяках в ссадинах, а лицо и вовсе изуродовано до неузнаваемости, даже носа не было, рядом прислоненный к стене лежал и ее отец, лицо черное, вздутое как пузырь, с кучей вмятин на черепе, на затылке череп проломлен, разбит как скорлупка. В деревне стояла тишина, все по домам попрятались, только у самой ветхой лачужки стояла седая высохшая плачущая старушка, она то нам и рассказала, что убили старосту и его дочку его же односельчане, дескать лучше б дочку его обесчестили, больно дорого сейчас честь девичья стоит, слишком просто он отдал плоды их трудов. После всей этой истории, у нас отпало желание им помогать, сколько лбов в деревне, неужели с голоду помрут, тут дичи в лесах видимо невидимо, это не люди, это звери, рис мы в итоге с собой забрали, нам пригодится, и тем кто его больше заслуживает. – … Едва сдерживая слезы, Кэтсу закончил рассказ.
Потерев лицо руками, и крепко ругнувшись, молодой солдат повернулся ко мне и произнес
– Тут до моего родного Одая недалеко.
– Думаю, никто не будет против, если я его утром отведу?
– Да какой тут против, главное приходи до полудня, будем потихоньку собираться…– Ответил человек с рассеченным лицом, имя которого я так и не узнал
– Ложись прямо здесь, а завтра отведу тебя …– Все так же ворочая уже почти потухшие, едва рдеющие угольки произнес Кэтсу.
Послушав его совета, долго не думая я лег и пытался уснуть, ноги немного гудели от пройденного за сегодня, и немного болела голова, возможно от пережитого мной страха. Но больше всего мне мешала уснуть рассказанная история, она никак не выходила у меня из головы. Осознание того, какой мрак и злоба живет в человеке, которая так и ждет повода чтобы выйти и залить все вокруг. А вот мне сегодня необычайно повезло, уже второй день подряд встречаю хороших людей. Но правда небольшой осадок, от совета идти до путеводной развилки остался. Шесть часов по прямой и развилка, да уж как же. Сколько я шел, с утра и до позднего вечера, часов десять, не меньше, и что-то развилок не было. Эх ладно, все равно же дорога меня куда то привела, она всегда куда-то приводит.
Одай
-Вставай сволочь, а ну поднимайся увалень, опять глаза залил, лежит сопит свинья без задних ног. ..– Свирепо крича и пиная меня, в маленькую сырую комнатушку вбежала молодая девушка.
Не успев опомниться, я вскочил, и в полумраке отшатнулся к ближайшей стене.
– Простите, наверно вы меня с кем-то перепутали… – Резко произнес я.
Фигура девушки заметно поникла, изменилась в позе, из боевой и рьяной стойки она перешла, в что то сжатое, скомканное, опустила плечи и попятилась назад.
Попятившись, она покинула комнату и тут же вошла с немного потрескивающей лучиной в руках. Лицо ее было белее снега, угольные волосы небрежно разбросаны по всему лицу, она стояла и молча рассматривала меня, совершенно не понимая, что происходит и почему я нахожусь там где нахожусь.
Наконец поставив лучинку на ближайший низкий столик, она сбивчиво произнесла.
– Простите меня, думала муж вернулся, а тут вы, очень я не хотела вас обидеть, он пьет неделями и не частый гость в этом доме, а как приходит, я его встречаю, как умею. -… Как будто оправдываясь перед самой собой за их семейную жизнь тихо произносила она.
– Так, ладно, вы не мой муж, с этим мы определились, тем не менее, что вы забыли у меня дома? -… Строгость граничащая с неловкостью окутывала ее вопрос, действительно, странно, вечером засыпаешь одна в полупустом доме, и пожалуйста, поутру в нем сопит незнакомец.