Закончив он протянул мне обратно грамоту, сильно заляпанную потом и гарью. Только вот отступать мне уже некуда, обратно в храм вот так пойти я не могу, сбежать тоже, уверен я бы не прожил и месяц в этом суровом негостеприимном мире. Собравшись я серьезно объяснил ему всю ситуацию, он выдохнул и с понимаем ответил.
– Эх, да что с тобой делать, сидел бы сейчас богов ублажал, и тебя по чем зря из родных краев вырвали, ты знаешь что, приходи в «Зеленую бабочку» это постоялый двор на юге Одая, увидишь там вывеску, не заблудишься я думаю, мы по вечерам там собираемся, а кого не будет, мы тебе про них сами расскажем, проверять каждого человека все равно никто не будет. А сейчас дай мне уже закончить работу. Ну, что стоишь то, иди говорю!
Обнадеженный хоть каким-то результатом я вышел, из кузницы, и почувствовал прекрасный свежий поток ветра на своей спрелой от пота коже, спустился к заросшему высокой травой оврагу, внизу которого текла мутная река, на поверхности которой плавно колыхались волнистые длинные пальцы роголистника. Из под вод вялотекущей реки высовывал свой длинный острый нос, холодный серый валун, в этом месте река делилась на две еще более узкие борозды, хотя и такой реке под силу сточить этот камень до основания, постепенно превратя его в затерявшийся на дне песок, или она высохнет раньше. Тем временем солнце уже медленно сползало с неба, погружаясь в землю, растворяясь в широком, пустынном зеленом поле, оставляя только блеклые розоватые блики в вечерней росе и лишь грозная черная туча гнетуще ползущая откуда-то слева утверждала – «Жди дождя». Просидев на этом уступе, свесив ноги, через некоторое время со спины стали доносится человеческие голоса, кузнецы стали расторопно разбредаться. После тяжелой работы с ярко рдеющей сталью, они будто снимают панцирь напускной, а может и вполне естественной серьезности, выдыхают и превращаются в обычных людей, умеющих жить другой жизнью.
В своих бредовых размышлениях я потерял момент, когда ушел основной поток работников, сейчас из кузниц стекались лишь самые заядлые трудоголики. Отряхнув одежду, и с трудом поднявшись с травы с которой я уже успел сплестись, последний раз окинул взглядом реку, овраг и солнце оставившее от себя только тонкую красную линию у самого горизонта. Вот и мне пора в как ее, ой, неужели забыл, ах да точно в «Зеленую бабочку», а если бы и забыл, то что, неужели тут так много постоялых дворов.
С приходом вечера Одай заметно преобразился, краски светлого дня уже пару часов как пропали, но ночь этому месту только на пользу, почти каждое здание в центре увешано горящими бардовыми фонарями, отбрасывающими размытые отражения на темную вытоптанную людьми и скотом землю. Силуэты людей снуют туда сюда, долго не задерживаясь на месте, приковывает людей закрепляя их за столиками только бутылка крепкого сакэ. По деревне особенно суетливо носятся неуловимые тени с женскими фигурами, учитывая строгость родительских нравов, сбежавшие из домов, чтобы поймать на себе пару тройку мужских пронзительных взглядов, найти того с кем можно сбежать в крупный город,, в храме Аки мне все уши прожужжал, какая насыщенная в больших городах жизнь, не чета деревням и селам, и уж тем более, захолустному храму посреди густых лесов. Главная улица Одая, это протяженные торговые ряды, лавки и ремесленные магазинчики, как известно прибыль не знает времени, потому торговля тут идет до поздней ночи, купцы и торговцы имея совесть кличут и зазывают народ чуть тише чем днем, пытаясь не навлечь гнев местных жителей, у которых от бессонницы вдруг может отпасть желание покупать их товар или возникнет желание настучать по голове навязчивому крикуну. Вокруг одной телеги с сундуками толпа была чуть оживлённей чем обычно, сундуки были доверху набиты всевозможным сукном и тканями. Раздраженный купец нервно дергая руками отгонял от своей повозки целую толпу молодых женщин со словами:
– Ну хватит уже, всю ткань мне руками затрете, заляпаете, вы уж либо берите, либо идите, только и стоите глаза таращите
– Да, куда уж тут возьмешь, такие цены, за платье коня продавать что ли, и все равно не хватит – доносился возмущенный вопль из толпы.
В ответ последовал не менее возмущенный ответ
– На что тебе это платье, людей дразнить только, тут ни у кого нет таких, да и не нужно, только шастать, пыль обтирать.
– Все, я собираюсь, расходитесь, торговля на сегодня окончена, расходитесь я говорю – не скрывающий своего раздражения купец забирал из рук крестьян свой товар и спешно раскладывал его обратно по сундукам.