Конец эпохи

В начале 80-х годов для меня окончательно развеялся миф о КГБ как об эффективной организации, способной защитить Россию. С детских лет, как патриот и государственник, я был убежден в необходимости и благотворности сильных и влиятельных спецслужб для борьбы с врагами русского государства, но почти каждый последующий опыт общения с представителями КГБ все больше разочаровывал меня. Представители Комитета были среди друзей моего отца, среди моих знакомых в Кооперативном институте, ЦСУ СССР и Институте труда. с некоторыми из них, русскими патриотами, у меня сложились дружественные отношения. Но большинство удивляли чиновничьим духом и прохиндейством. Последние держались с особым «понтом» — мы, мол, из конторы глубокого бурения (так не раз представлялись они), все видим на 100 метров под землей. Были они недалеки, малобразованны и неспособны ответить на тревожные вызовы нашего времени. Разговаривая с ними, я почти физически ощущал ту неповоротливую, но самодовольную систему, в рамках которой существовали сотни тысяч людей, больше думающих о звездах на погонах, чем о борьбе с врагами, прямо под их носом подрывавшими корни государства. Таких в КГБ была большая часть. Именно в их среду проникали сионисты, становясь влиятельной силой, парализующей способность к борьбе за безопасность государства.

Патриотическая партия в советских спецслужбах была невелика, настроения в ней царили утопические. Не раз из уст ее представителей я слышал примерно такие рассуждения: «После смерти Сталина органы безопасности были в упадке. Нас считали за собак. Но пришел Андропов, и влияние КГБ возродилось. Он является единственным органом, который в настоящее время может сдержать рост коррупции и разложение государства». «КГБ, — убеждал меня другой сотрудник Комитета, — должен вербовать людей достаточно добросовестных, подготовленных и нравственных, с тем чтобы, внедряя их в руководящие органы государства и содействуя их продвижению вверх, проводить свое влияние на все стороны жизни».

Сколько часов я потратил на споры с этими утопистами из КГБ, убеждая их, что Андропов, как еврей и космополит по своему духу, не сможет стать вождем в борьбе за очищение страны! Мысли, которые они высказывают, намеренно распространяют среди сотрудников КГБ (скорее всего с подачи самого Андропова), как полезный миф для улучшения атмосферы в организации и укрепления ее положительного имиджа. Если Андропов и хочет усилить мощь КГБ, то только для того, чтобы бороться с русским патриотическим движением — главным врагом сионизма и космополитизма. Дальнейшие события подтвердили мою правоту. Сразу же после прихода к власти Андропов направил свои основные усилия против зарождающегося патриотического движения. Одновременно была дана зеленая улица сионистским кумирам вроде Жванецкого — выразителя местечковой пошлости. Его сальная улыбочка стала символом надвигавшегося развала. Зато сам Андропов этого комедианта любил.

Вспоминаю сцену в ресторане ЦДЛ в 1983 году — пьяный «чувак» лезет за наш стол с предложением выпить за здоровье Жванецкого. Я отмахиваюсь от него. Он настаивает, вопя что-то вроде: «Мы любим блюз, мы любим рок, мы любим то, что поперек». «Поперек чего?» — спрашиваю я. «Поперек этой поганой страны», — отвечает он и немедленно получает кулаком в морду. Из носа чувака течет кровь. Хватаю своего приятеля за руку, быстро уходим.

Наступление сионизма ощущалось повсюду — и на работе, и в обыденной жизни. Помню, как в конце 70-х я ехал в такси домой. На полпути таксист взял еще двух пассажиров-попутчиков: женщину-еврейку лет сорока с дочерью. Мать была сильно пьяна, смеялась, хвалилась, что работает в торговле. Вдруг ни с того ни с сего начала объяснять таксисту, что «все евреи любят торговлю, это любимое занятие евреев». Ее как будто прорвало: «Я горжусь, что я еврейка, — вещала она, — нам принадлежит первенствующее значение в мире и СССР. Мы вас всех в черный мешок посадим и веревкой завяжем. Правильно, дочь?» — спросила она. Дочь смутилась, не зная, что ответить. Я и таксист были поражены этими откровениями. Проезжая мимо стоявшей у обочины милицейской патрульной машины, я предложил таксисту сдать пассажирку в вытрезвитель. Нахалка испугалась, сникла, пролепетав: «Извините меня». Весь остальной путь она молчала.

О том, как обнаглели сионисты, свидетельствует чудовищный случай в ресторане «Славянский базар», видевшем в своих стенах лучших русских людей. На этот раз хозяином его и всего русского чувствовал себя некий еврей Брайнин, сотрудник «Литературной газеты». Напившись в честь своего праздника «Пурим», негодяй остановил оркестр, игравший русскую музыку, и провозгласил на весь зал голосом победившего оккупанта: «Русь, сдавайся!» Пьяного сиониста стащили со сцены и набили ему морду, а московские евреи заговорили о погромах.