Конец эры

— В воскресенье утром, как часы. Сразу после «Недели с Питером Дженнигсом» в качестве прелюдии.

— Она тебе это рассказала?

— Мы много разговариваем. И не только о последних находках, описанных в «Журнале палеонтологии позвоночных». Признай это, Брэнди — ты был поганым мужем. Ты сам её потерял. И ты не можешь обвинять меня в том, что я замечаю то хорошее, что вижу перед собой. Тэсс заслуживала лучшего.

Я почувствовал в горле комок. Я хотел броситься на Кликса, запихать ему в глотку его наглую ложь. Мои руки, лежащие на лабораторном столе, сжались в кулаки. Кликс заметил.

— Только попробуй, — тихо сказал он.

— Но ты даже не дал мне шанса всё исправить, — сказал я, с усилием возвращая голосу подобие спокойствия.

— Случай был совершенно безнадёжный.

— Но если бы Тэсс сказала мне что-нибудь… Это… я обо всём этом слышу впервые.

Кликс вздохнул длинно и устало, а потом снова покачал головой.

— Тэсс кричала об этом многие месяцы — каждым взглядом, выражением лица, языком тела, который мог прочесть каждый, кроме тебя. — Он развёл руками. — Чёрт, это было так же очевидно, как если бы она наколола себе на лбу «Я несчастна».

Я тряхнул головой.

— Я не знал. Я ничего не видел.

Снова долгий вздох.

— Это было невозможно не заметить.

— Но ты… ты вроде как был мне другом. Почему ты мне ничего не сказал?

— Я пытался, Брэнди. На что, по-твоему, я намекал в тот вечер в том баре на Киль-стрит? Я сказал, что ты слишком много работаешь над новой экспозицией, и что это ужасно — каждый день задерживаться на работе до десяти, когда дома тебя ждёт прекрасная жена. Ты мне сказал, что Тэсс понимает. — Он нахмурился и покачал головой. — Так вот, она не понимала. Абсолютно.

— И ты решил этим воспользоваться.

— У меня для тебя новость, Брэнди. Я не гонялся за Тэсс. Она сама пришла ко мне.

— Что? — Я почувствовал, как мир вокруг меня рушится.

— Спроси её, если мне не веришь. Ты думаешь, я стал бы ухаживать за женой лучшего друга? Брэнди, я ей отказывал три раза. Думаешь, это было легко? Тирреловский музей находится в крошечном городке в Прериях, населённом исключительно белыми. Мне за сорок, и у меня под ногтями невычищаемая грязь от полевых экспедиций. Как по-твоему, много ли женщин в Драмхеллере могут мной увлечься? Очнись, друг! Тэсс — роскошная женщина, и ради тебя я отказывал ей три грёбаных раза! Я говорил, что она должна вернуться к мужу, попытаться наладить отношения, не спускать девять не самых плохих лет жизни в унитаз. Но она приходила снова. И можешь ли ты винить меня в том, что в четвёртый раз я сказал «да»?

Я отвернулся в сторону; мои веки были плотно сомкнуты, чтобы не дать пролиться слезам. Так я просидел минуту, потом вторую. Я не знал, что сказать, что делать, о чём думать. Я вытер глаза, высморкался и повернул лицо к Кликсу. Он выдерживал мой взгляд всего секунду, но за эту секунду я успел понять, что он говорит правду, и, хуже того, что он жалеет меня. Он встал и отнёс свою кружку в мусорное ведро.

Ещё тридцать восемь часов, думал я. Тридцать восемь часов до возвращения. Не знаю, как я их выдержу, находясь наедине с ним и с моими воспоминаниями о ней…

Была ночь. Время спать. Мне придётся принять снотворную пилюлю, или я проворочаюсь в постели до утра, мучимый тем, что Кликс только что мне сказал.

Я потянулся за пижамой.

— У тебя ещё есть работа на сегодня, — сказал Кликс.

Я посмотрел на него, но не нашёл в себе сил, чтобы произнести хоть слово.

— Фотографирование ночного неба.

Да, точно. Это надо было сделать ещё вчера, но было пасмурно. Я вышел в дверь номер один, но вместо того, чтобы спуститься вниз по пандусу, поднялся по короткой лестнице, наклонённой под углом сорок пять градусов, наверх, в инструментальный купол. Во время тренировок у меня от этого подъемов по этой лестнице всегда болели ладони, на которые приходился весь мой вес, но в пониженной гравитации никаких неприятных ощущений не было.

Инструментальный купол был примерно двух метров в диаметре и сделан из бронестекла. Несколько камер смотрели в разных направлениях сквозь его прозрачные стены, а вертикальная щель, как в обсерватории, пропускала мезозойский воздух к установленным внутри анализаторам. Щель автоматически закрывалась, когда начинался дождь.

Несколько автоматических камер делали снимки неба, ещё одна отслеживала движение солнца в течение дня. Но некоторые фотографии из тех, что Доминионская Астрофизическая обсерватория[30] попросила нас сделать, не могли быть получены в автоматическом режиме, и это были традиционные фотографии неба с большой экспозицией. Дело в том, что наши автоматические камеры были серийными потребительскими моделями, и ни в одной из них максимальная длительность автоматической экспозиции не превышала шестидесяти минут. ДАО хотела снимки с четырёхчасовой выдержкой, и для этого требовалось человеческое вмешательство.