Конец Европы. Вместе с Россией на пути к многополярности

Да, нам нужно строить новое Средневековье, Модерн свою повестку исчерпал. Сама парадигма Модерна отходит в прошлое. Безвозвратно. Хотим мы этого или не хотим, мы всё же возвращаемся к Средневековью. Вопрос лишь в том, пустим мы этот процесс на самотёк, вернувшись к худшим проявлениям Средневековья, либо же возьмём его под контроль, и обратимся к лучшему, новому Средневековью, к тому, к какому сами пожелаем. Тем более что на этом пути мы уже проделали достаточное количество шагов. Как бы не возмущались атеисты и материалисты, но после крушения Советского Союза Россия начала возврат к своим исконным, традиционным ценностям. Можно сколько угодно клеймить «Средневековьем» повышение роли Церкви в нашем обществе, новое становление русской идеи, но всё это уже стало данностью. Мы стремительно выходим из парадигмы Модерна, выздоравливая и самовосстанавливаясь как народ и как цивилизация. А весь негатив в отношении этого процесса есть следствие остаточного влияния Модерна. Именно парадигма Модерна в своё время дала пристрастную и чисто негативную оценку Средневековью как некой «дикости», представляя его «варварством», ассоциируя с «тьмой» и «мраком». Но всё это, как мы сейчас ясно понимаем, было ни что иное, как политическая пропаганда. Средневековье подверглось умышленной дискриминации в эпоху так называемого «Просвещения», всё просветительство которого выражалось в осмеянии и вычёркивании из истории ценностей Традиции и насильственном насаждении вместо них суррогатов Модерна. Всё «Просвещение», собственно, и было направлено на отрицание. Но если посмотреть на Средневековье другими глазами, не оценивая его в категориях Модерна, то мы обнаружим, что этот период являет собой Золотой век мировой истории. Средневековье — это самобытный уникальный расцвет традиционной политической антропологии: вера, подвиг, сила, доблесть, великие люди и героические свершения, породившие могущественные Империи и прекрасную культуру. Средневековье — это Золотой век человечества, такой красоты искусства, такого возвышения человеческого духа, такой широты подвигов и действий, такого напряжения исторического драматизма и духовной полноты, такого расцвета религии и сакральности не знала, пожалуй, ни одна другая эпоха. А если в ней и было что-то нехорошее, то совершенно не обязательно его восстанавливать. Средневековье — это лучшее, что было у человечества, и поэтому возврат в Средневековье — это прекрасно!

Если попытаться оценить критично варианты развития нынешнего, современного (перешедшего из Традиции в Модерн) мира, то мы сможем обнаружить либо волевой, добровольный, осмысленный возврат к Средневековью в его лучших для нас проявлениях, к своему Средневековью; либо мы попадём в чужое для нас Средневековье, например, в Средневековье всё более наступающего исламизма — современной версии ислама взятого в его самых выхолощенных, модернизированных формах, при этом приправленного элементами средневековой жестокости, нетерпимости и коварства. Но даже если взять и традиционные формы ислама, а также других традиционных культур и цивилизаций, то и в этом случае получится не лучший вариант для Европы. Как писал по этому поводу Рене Генон: «Для Запада будет гораздо лучше, если он создаст цивилизацию, приспособленную к его собственным условиям, что убережёт его от более или менее болезненной ассимиляции теми традиционными формами, которые ему не подходят» [119]. Есть и ещё вариант — взять всё самое негативное из Средневековья: насилие, грязь, мрак, взаимную вражду, нетерпимость к инакомыслию, жестокость, — и приложив всё это к нынешней версии современного общества Модерна, получить ту его версию, к которой стремительно и катится нынешний всё более вырождающийся Запад, с тотальным падением ментального уровня, обескультуриванием и культивированием самых низменных и порочных человеческих черт. То есть выбор Запада, по большому счёту, заключается не в том к Средневековью он стремится или нет (ответ здесь уже очевиден — к Средневековью, к концу Модерна, в любом случае), а к какому Средневековью: к своему или к чужому? Именно в этом заключается вопрос не только для нынешней Европы, но и для нас.