Конец фильма

— Этот мудрый человек, по закону которого живет целая страна, продолжал Грязнов, — забыл прописную истину — деньги портят людей.

— Неправда, Холмс, — покачал головой старик. — Во-первых, наша страна не живет ни по какому закону. А во-вторых, людей портят только сами люди.

— Философия, — поморщился Грязнов.

— Как угодно.

— А что же, собственно, потом случилось? — повернулся к Петрову Грязнов.

— Вы случайно стихи не пишете? — повернулся к Грязнову Петров.

— Нет, что вы, — слишком активно возразил Денис. — С чего вы взяли?

— Гладко излагаете, — отвернулся к окну Петров.

Грязнов выдержал паузу и спросил о самом главном:

— Владлен Николаевич, зачем вы дали Кириллу эти пленки? Вы вспомнили свою емкую фразу, которая все объясняет в двух словах? — наклонился к Петрову Грязнов.

— Вспомнил. Она звучит по-латыни — sapien sat.

— А по-русски?

— Мудрому достаточно, Петр.

— Я немудрый, — признался Грязнов. — И я не Петр, а Денис.

Петров встал и пошел вдоль нескончаемого стеллажа с книгами.

— Они пришли ко мне… Почему ко мне? Я юрист. А их начали вызывать в прокуратуру. Почему-то там решили, что они нарочно обанкротились. Но дело даже не в прокуратуре. Они впервые пришли не все вместе, а поодиночке. Понимаете? Нет, вы не понимаете. Они поодиночке вообще не ходили. Никогда, никуда. А уж в беде… Не деньги их испортили — подозрительность. Они начали искать, кто их так страшно обманул. Кто же украл эти злосчастные деньги? И у каждого своя версия, а свести вместе никак не могут…

Грязнов делал пометки в блокноте.

— И я им предложил — носите с собой к следователю диктофон. Я считал, что, если они сведут свои показания вместе, они разберутся. Наверное, тогда это была безумная идея. А теперь оказалось…

— А теперь эта идея оказалась убийственной, — сказал Грязнов.

— Вы все-таки пишете стихи, — укоризненно сказал Петров.

— Да, я пишу стихи, — Грязнов тоже вскочил и зашагал по комнате, плохие стихи, потому что поэзия — это не гладкость речи, а бунт. Вот Медведь… э-э, Медведев был бунтарь. Но хотя бы скажите, за что его убили. Зачем вы дали ему эти кассеты? Зачем?

— Мой сын в тюрьме, — тихо сказал Петров.

— Вы считаете, несправедливо? Вы думали, Кирилл до чего-то докопается? Он ни до чего не докопался!

— Он написал только восемь серий, половину. Sapien sat.

— Господи, Владлен Николаевич, перестаньте вы, наконец! Ваши милые мудрецы троих убили! Троих! Они перегрызлись, как крысы, которых посадили в бочку!

— Хорошо вы сказали, — вдруг встрепенулся Петров. — Вы очень хорошо сказали — посадили.

— Я думал, это только поэты все намеками да намеками, я думал — юристы народ четких формулировок.

— Какой вам еще четкости — их кто-то посадил в эту бочку! Это все им кто-то подстроил.

— Никто! Никто им ничего не подстраивал, Владлен Николаевич, — сказал Грязнов жестко. — Их испортили деньги! Огромные деньги. Они просто перегрызли друг другу горло за эти деньги.

— Они обанкротились, откуда деньги?.. — опешил Петров.

— Они не обанкротились, Владлен Николаевич. Это было в самом деле незаконное банкротство. Месторождение «Северное» они купили. Только не за миллиард долларов, а за двадцать пять миллионов. А уж за сколько продали только им и известно.

— Это неправда… Этого не может быть…

— …Потому, что этого не может быть никогда, — усмехнулся Грязнов. А знаете, Петербургская академия наук вынесла это заключение по поводу жирафа. Академики никогда его не видели.

Петров сел, пустыми глазами уставился в огонь камина.

— Значит, Антон меня обманывал?

Грязнов не ответил.

— Значит, они страшно богаты?..

Обшарпанная дверь, обшарпанная лестница, скрежещущий лифт.

Грязнов брезгливо взялся за ручку двери, над которой было написано на бумажке от руки — «АОЗТ „Лорейн“».

В коридоре не было никакого охранника. Обыкновенная контора самого зачуханного ЖЭКа семидесятых.

Но жизнь тут кипела нешуточная. Носились по коридору пожилые женщины с бумагами, стучал телетайп, кто-то кричал по допотопному телефону:

— Двадцать семь вагонов из Дагестана!.. Куда они пошли?!.. А кто будет знать?!..

Грязнов ткнулся в обитую рваным дерматином дверь со стеклянной табличкой «Генеральный директор Г. Ю. Некрасова».

— Здравствуйте, мне бы к директору, — робко обратился он к тетке в толстенных очках.

— По какому вопросу?

— По личному.

— Галина Юрьевна занята. Подождете?

— Запросто. — Грязнов присел на скрипнувший стул. — Богато живете.

Секретарша зыркнула на него сквозь очки убийственно. Грязнов виновато улыбнулся.

Ему оставалось только разглядывать засиженные мухами стены и слушать телефонные переговоры секретарши.

— Да, приемная, слушаю. Какой район? А метраж? Нет, это слишком шикарно для нас. Мы хотим поменьше.

— Пятница — полный рабочий день…

— Мы рекламу не заказывали…

— Бумага кончилась, используйте оборотку…

— Да, двести двадцать метров. В районе Ленинского проспекта. Все удобства, подземный гараж… Пятнадцать метров — вполне достаточно. Можно и в Бутове… Хорошо, я передам ваш телефон…

— Переезжаете? — спросил Грязнов.

— Галина Юрьевна меняется.