Конец фильма

Хайнрих не знал, какими уж там глазами глядят на радугу перехода пилоты, но для него это было чудом. До «Ийона Тихого» он ни разу не бывал в ГС-переходе: зачем ему, если вся его жизнь текла на периметре, откуда до Земли можно спокойно добраться за несколько суток в экономном режиме – а если приспичит, то за несколько часов? Ему негде было привыкнуть к проколам, как к рутине. На свете есть много удивительных и непонятных вещей, но ничто не может сравниться с этой редкостной красотой.

Красота вдруг дрогнула и исказилась. Чарующие переливы обратились в рваные клочья, и Фархад подавился на вдохе ругательством, которого принцу, росшему во дворце, и знать-то не полагалось.

– Что это? – рявкнул Хайнрих.

– Сбой!

Радуга взорвалась, гигантская волна, прошедшая по дрожащей ткани мироздания, захлестнула корабль, грозя смыть или раздавить. Но за полсекунды до этого Фархад рванул рычаг, отключая подачу энергии на ГС-привод, и Рырме вывел дефлекторы на максимум. Щиты стонали и визжали. Что-то в носовом модуле уже горело, горячее дыхание разбуженной стихии грозило смертью. Истошно верещали гравикомпенсаторы, а взбесившееся пространство пыталось сплющить жалкую скорлупку, начиненную людьми. Крейсер трещал по швам, словно лодочка, угодившая в шторм.

– Однако, кранты, – прошептал Рырме, пытаясь нацедить еще хоть сколько-нибудь энергии на дефлекторы.

– Никаких крантов! – взвился Хайнрих. – Держим корабль, мать-перемать!

В рубку влетел Иоанн Фердинанд – без гарнитуры, без шлема, с квадратными глазами. Как он умудрился добежать сюда за несколько секунд с начала сбоя, осталось загадкой. Оскальзываясь на вибрирующем полу, он кинулся к пульту, что-то беззвучно крича, дернул Рырме за шиворот. Юноша поспешно отстегнулся, уступая место. Мересанец принялся лихорадочно давить кнопки. Погас свет, смолк мерный шум кондиционера… Крохи энергии – все на щиты.

Он пытался что-то сказать, забыв о том, что его не слышно. Раздраженно заскрипел зубами, затыкал свободными пальцами в ненавистную электрическую клавиатуру. На экране, среди буйства охреневшей радуги, не желающей утихомириваться, возникли огромные хантские буквы:

«В нас попали!»

Джеронимо Натта видел на экранах «Максима Каммерера», как один из гъдеанских эсминцев, сойдя с курса, влепил из лазеров по переливающейся радужке. Это не было случайностью. Он не промахнулся, имея в виду иную цель. Он бил осознанно, зная, куда бьет. И Джеронимо понял: пособник дьявола – там.

– Огонь по этому эсминцу! – приказал он.

Гъдеанин метнулся прочь, а «Максим Каммерер», повинуясь рукам капитана Такаши – почему-то в другом направлении.

– Не до того, – бросил Такаши сквозь зубы.

Японец не слишком жаловал кардинала. Подчинялся как главнокомандующему, и только. Но грубости себе не позволял, поэтому Джеронимо слегка удивился, услышав такое.

А спустя миг он всеми фибрами души согласился: и правда, не до того.

Радуга вздулась, будто убегающее молоко, и дыра, разверзшаяся посредине, стала разрастаться, колеблясь в чудовищном подобии судорожной перистальтики, заглатывая все, что не могло удержаться на неожиданно вставшей дыбом глади пространства. Джеронимо ощутил, как нечто тащит крейсер в кошмарное небытие, и гравикомпенсаторы не могут справиться с перегрузкой. И взмолился Господу о спасении.

Вокруг творилось невообразимое. Неосязаемый вакуум вдруг стал небесной твердью, хрупкой и тряской, он шел трещинами, расширяющимися от первоначальной дыры. Красное мересанское солнце смялось, будто воздушный шарик, и лопнуло, брызгая в стороны ошметками, быстро исчезнувшими в трещинах. И тут же, будто фонарь выключили, наступила темнота, лишь кораблики-светлячки вокруг. Такаши, не отрывая рук от рычагов, процедил:

– Где планета?

На экран дали изображение в ИК-диапазоне. Планета была здесь. Гравитационные возмущения от предсмертных метаморфоз солнца и от близкой дыры давали себя знать. Ее мотало, словно пацаны пинали испорченный глобус вместо футбольного мяча. Джеронимо боялся представить, что сейчас там происходит. Моря выходят из берегов, горы трясутся и рушатся, клочья атмосферы отрываются прочь, будя жуткие ураганы. Трещина пространства прошла мимо, но беспомощный глобус постепенно подтягивало к дыре. Против воли эта картина завораживала. Наблюдать апокалипсис своими глазами – совсем не то, что читать о нем в богословских трактатах.

Жалкие кораблики-мошки надрывно бились, пытаясь вырваться из гигантского пылесоса. И кое-кому удавалось. Растущая аморфная клякса едва не захлестнула улепетывающий «Джон Шепард». Почти рядом, по космическим масштабам, уходил на всех ускорителях мересанский линкор, даже не пытаясь выстрелить в «Шепард» – как же был прав Такаши, не до того. Но два линкора, суматошно задергавшихся, снесло к дыре, их засасывало со все возрастающим ускорением, они стали разваливаться, вспыхнули и исчезли где-то там, в кишке между пространствами. А за ними «Игорь Селезнев», не сумевший вытянуть на поврежденных в бою ускорителях.