Конец главы

Остальную часть обратного пути Динни думала о своем. Хотя югозападный ветер все еще не улегся, солнце то выглядывало, то скрывалось, и тогда начинала сыпаться колючая, как град, крупа. Загнав машину на место, девушка позвала спаниеля Фоша и направилась к новому свинарнику. Ее отец уже был там и осматривал постройку, как настоящий генерал-лейтенант подтянутый, зоркий и немного чудаковатый. Отнюдь не уверенная, что здание когда-нибудь в самом деле наполнится свиньями, Динни взяла отца под руку:

- Как идет сражение за "свинград"?

- Вчера заболел один из каменщиков, а плотник повредил себе большой палец. Я говорил со стариком Беллоузом, но ведь нельзя же, черт возьми, накидываться на него за то, что он хочет занять своих людей подольше. Я симпатизирую тем, кто держится за своих рабочих, а не путается с разными там союзами. Он заверяет, что к концу следующего месяца все будет готово, но едва ли справится.

- Конечно, нет, - поддержала отца Динни. - Он уже дважды давал обещание.

- Где ты была?

- Ездила навестить Тони Крума.

- Что-нибудь новое?

- Нет. Я только сообщила ему, что видела мистера Масхема и что тот не откажет ему от места.

- Рад за него. Он парень с характером. Досадно, что он не военный.

- Мне очень жаль его, папа: он любит по-настоящему.

- На это все жалуются, - сухо отозвался генерал. - Ты видала, как ловко сбалансирован новый бюджет? Мы живем в эпоху сплошной истерии: каждое утро к завтраку тебе подают очередной европейский кризис.

- Все дело в наших газетах. Во французских шрифт мельче, поэтому они и тревожат человека вдвое меньше. Я, например, читала их совершенно равнодушно.

- Да, виноваты газеты и радио: все становится известно еще до того, как произойдет. А уж заголовки - те в два раза крупней самих событий. Как почитаешь речи и передовицы, так тебе и начинает казаться, что мир впервые попал в такой переплет, хотя он испокон века в какомнибудь переплете, только раньше из-за этого не поднимали шум.

- Но без шума не удалось бы сбалансировать бюджет, дорогой!

- Да нет, просто сейчас все так делается. Но это не по-английски.

- Откуда нам знать, папа, что по-английски, а что - нет.

Генерал наморщил обветренный лоб, и по его изборожденному лицу поползла улыбка. Он указал на свинарник:

- Вот это по-английски. В конце концов мы всегда делаем то, что нужно, хотя и в последнюю минуту.

- Ты это одобряешь?

- Нет. Но еще меньше я одобряю истерику, как лекарство от всех болезней. Разве стране впервые оставаться без денег? Эдуард III был должен чуть ли не всей Европе. Стюарты не вылезали из банкротства. А после Наполеона мы пережили такие годы, с которыми нынешний кризис даже не идет в сравнение. Но эти неприятности не подавались вам ежедневно к завтраку.

- Значит, неведение - благо?

- Не знаю. Мне просто противна та смесь истерики с блефом, которая составляет теперь нашу жизнь.

- И ты согласился бы упразднить голос, возвещающий райское блаженство?

- То есть радио? "Отживает порядок ветхий и другим сменяется, а господь творит свою волю путями многими, чтобы не прельстился мир никаким новшеством единым", - процитировал генерал. - Я помню, как старик Батлер в Хэрроу сказал на этот текст одну из лучших своих проповедей. Я - не рутинер, Динни; по крайней мере, надеюсь на это. Я только думаю, что люди стали слишком много говорить. Так много, что уже ничего не чувствуют.

- А я верю в нашу эпоху, папа: она сорвала все лишние покровы. Посмотри на старинные картинки в последних номерах "Тайме". От них пахнет догмой и фланелевой фуфайкой.

- В наше время фланель уже не носили, - возразил генерал.

- Тебе, конечно, виднее, дорогой.

- Мое поколение, Динни, в сущности, было подлинно революционным. Видела ты пьесу о Браунинге? Тогда действительно было так, как ты говоришь: но все это кончилось еще до моего поступления в Сэндхерст. Мы мыслили так, как считали нужным, и поступали так, как мыслили, но не разговаривали об этом. Сейчас люди сначала говорят, потом мыслят, а уж если доходит до дела, действуют так же, как мы, если вообще действуют. Разница между сегодняшним днем и тем, что было пятьдесят лет назад, сводится к вольности в речи: теперь говорят так свободно, что это лишает предмет разговора всякой соли.

- Глубокое замечание, папа.

- Но не новое. Я десятки раз встречал такие же мысли в книгах.

- "Не находите ли вы, сэр, что огромное влияние на людей оказала война?" - как спрашивают репортеры во всех интервью.

- Война? Во-первых, ее влияние давно уже сошло на нет. Во-вторых, мое поколение было слишком устойчиво, чтобы поддаться ему, а следующее за моим - перебито или раздавлено...

- Женщины остались.

- Да, они побунтовали, но не всерьез. А для твоего поколения война только слово.

- Благодарю, папа, - прервала Динни отца. - Все это очень поучительно, но сейчас опять пойдет крупа. Фош, за мной!

Генерал поднял воротник пальто и направился к плотнику, повредившему себе большой палец. Динни увидела, как он осмотрел повязку пострадавшего. Плотник улыбнулся, а отец потрепал его по плечу.