Конец января в Карфагене

Ни высокомерно-ранимая Филайн, ни длинноногая шумная Нэнси, залитая духами "Сигнатюр", от того, что ей некогда мыться между пьянкой и танцами, на Тину Тернер не похожи ни капли. Если кто-то и похож на Тину, так это вульгарные, азиатского вида барышни на дешевых платформах, по типу уборщицы Зои, которая орала "Вот, блядь, насрали, суки!" на весь коридор, однако Псарёв плохо представляет, кому такие нужны.

Лучистое тепло "Солнца в левой вазе" делает мальчиков добрей, они почти не противоречат друг другу и не говорят Псарёву, что его назойливое стремление придавать их выходкам политический вид, им не очень-то нравится.

"Что они поймут, — думает любитель Гарри Глиттера с презрением, которое он вынужден скрывать из боязни оказаться в полном одиночестве, — эти дети мещан и плебеев, если с ними поделиться сомнениями в правильном пути Америки, якобы, главной заступницы жертв советского режима?..”

Глядя на тупого президента Форда, нельзя не отметить его сходство с Огуречиком, таким же тупицей, директором соседней школы.

Те же рожи! В лысого Форда, сменившего на президентском посту утконоса Никсона, недавно стреляла Линетт Элис Фромм по прозвищу Пискля — одна из верных Мэнсону девчат. Промахнулась. Подробности Упырь узнал из "ЛГ", её выписывает Лиана, мама Азизяна. Какое-то время, он сочувствовал, но, увидев зернистый снимок "Пискли" (не в первый раз) — разочаровался. Девица на фото мало чем отличалась от здешних чувих с претензиями, типа Лили Гудковой, подруги длинноногой Плант, закончившей музпед, и страшно гордой, что теперь она — с дипломом.

У Лили — салатные рейтузы. Псарёв обнаружил это, когда пригласил Нэнси послушать свой первый фирменный диск — "Крик Любви" Джими Хендрикса. Нэнси привела с собой Лилю. Обе много курили "Орбиту", "до всерачки" нахваливая группу "Чикаго". Влияние кабацкой лабушни, с которой обе дружат.

Джими ему уступил Нойберг. "За четвертак в рассрАчку" — как выражаются взрослые люди.

Около десяти вечера Псарёв прощается с друзьями и отправляется домой — мимо стадиона "Буревестник", потом мимо тюрьмы, напевая Midnight rambler Роллингов.

“Пиу-Виу. Виу-ту-ду”, — со злостью мяучит боттл-нэк.

Легко подражать голосом губной гармошке, но играть на ней он не умеет. Он косо посмотрел на окна женской общаги, куда бегает подсекать за бабами половина двора, и где под видом дружинника свирепствует Жора-пидорас. В общаге негромко слушали “Поющих сердец”.

Утром Псарёв идет в школу, как будто вчера вечером ничего не было. За ночь похолодало, и косматый дым из кирпичной трубы, похожей на дымоход лагерного крематория, ложится низко и плотно.

Под все тем же забором стоит Марченко и курит. У мальчика усталый, испорченный вид, словно он ночевал не дома.

"Труба начинает дыметь, — повторяет он явно чужое замечание, — ночью было минус”.

Псарёв в курсе — здесь принято говорить "дыметь" вместо "дымить", "вопеть" вместо "вопить". Правильная речь Филайн, её какая-то развратная чопорность делают эту бледную леди стеллажей мучительно желанной. Поднимаясь по ступенькам и пересекая вестибюль с бюстом Ленина, Псарёв воображает Филайн без грима, без лака на пальцах рук и ног, и себя, покрывающего пиявочными поцелуями каждый квадратик её бледной кожи с кофейным оттенком. Он проходит сквозь пахнущую краской стену коридора — сливаясь в единый образ с той, кого коснулся лишь два раза, исчезает из тусклой утробы школьного дома.

На большой перемене их вызывают к дёрику, верней только Псарёва и Марченко, потому что Нагорного в школе пока не видно. Ребята понимают, что причиной этому их злодеяние, но уверены в своей неуязвимости до такой степени, что ни о чем не договариваются, прежде чем переступить порог оскверненного ими помещения.

Сильно несвежий после выходных Анатолий Акимович встречает их стоя. Значит, будет наступать на ноги — делает заключение Псарёв. Обыкновенно, директор заносит руку для подзатыльника, но при этом норовит отдавить ногу своей жертве — провинившемуся ученику. Отвратный субъект. Говорят, он — бывший мент. Все мальчишки после третьего класса называют милиционеров не иначе, как "менты". "Це — мент" — "это — милиционер" будет по-украински, Псарёв припомнил шутку Носа и выбитые передние зубы этого пьяницы.

Мошко стал выебываться с первых дней своего появления в школе.

“Подними бумажечку".

"Так я ж не бросал!"

"А шо, я бросал?!"

Выбитое окно прикрыто синей шторой и плакатным щитом по гражданской обороне. Следов говна пока не наблюдается. Видимо, уже потрудилась уборщица, Зоя-Тина Тернер.

Если Анатолий Акимович нервничает или злится, он начинает метаться. Прошлой зимой, например, после больших снегопадов, Псарёв и Марченко, тогда еще без Нагорного, додумались вытоптать на заднем дворе, так, чтобы это можно было прочитать со второго этажа, гигантскими буквами:

"ХУЙ СОСИ, ШЕФ!"

На другой день, утром, когда рассвело, все школьники толпились у окон и, не веря своим глазам, вслух повторяли невиданной наглости лозунг "Хуй соси, шеф!".