Конец игры

Да! Стихи — моя стихия,
И легко пишу стихи я.
Черту мне черти очертили,
Червём черёмуху черня…

В публике уже послышались смешки, но продолжить стихотворцу не случилось. Рядом с ним будто из-под земли вырос тот самый красный… Он артистично закинул за плечо длинную полу своего плаща и картинно оправил капюшон.

Привет вам, рождённым из чрева людишкам, — разнёсся над садом его резкий стрекочущий голос.
Привет, меж сторон коротающим век,
Привет вам, над мёртвой природой царишкам,
В круги повторений впряжённым навек!
Вы тщитесь собрать естества половинки,
В разорванном небе заштопать дыру,
Спокойной утробы слепые картинки
Менять не хотите на мира игру.
Здесь я и не-я — половины Вселенной,
А душу сжимают чужого тиски,
И выбор вас давит плитой тяжеленной,
Глотки единенья жестоко кратки.
Слова и дела, и мотыги и троны —
Лишь хрупкая штопка меж парных сторон,
В единстве предвидите счастья бутоны,
Но вновь пополам разрывается сон.
Всё гуще плетенье земных рукоделий,
Что с миром роднит позаброшенный дух
Всё дальше блаженство звериных безделий,
А память младенца — испорченный нюх.
Теперь вы бежите вперёд, надрываясь,
В надежде из рваного мира удрать,
Как старую штопку, всё то, что распалось,
К большим полюсам навсегда привязать
Бегите, бегите, ловцы горизонта!
Плетите и рвите — хватило бы сил!
Вам грезится рай, но плетенья работу
Оценит, кто вам горизонт очертил!

Небывалый поэт застыл на несколько мгновений, артистично вытянув вперёд красную пернато-волосатую руку с семью короткими когтистыми пальцами.

Никогда ещё под сводами галереи Длисарпа не стояла такая полная и гнетущая тишина. Безмолвные слушатели будто приросли к своим местам, а поэты в своём оцепенении сами стали подобны задним колоннам, среди которых они стояли.

Валпракс откинул капюшон и обвёл слушателей удовлетворённым взглядом своих огромных прозрачно-ореховых глаз. Затем он упал на корточки и, неуловимо изменив формы своего тела, стал похож на получеловека-полужабу. Одним прыжком перемахнув через головы публики, он плюхнулся на землю прямо перед стоящими поодаль Анмистом и Гемброй. В следующий миг его невообразимая голова оказалась прямо перед лицом Анмиста, который с немалым трудом сохранял невозмутимый вид, сжимая, однако, под плащом рукоятку меча.

— Ну как стишки? К какой школе ты их отнесёшь, ты, знаток форм и стилей? А впрочем, это совершенно неважно! Ты, я смотрю, тоже любишь поиграть. Что ж, давай поиграем! Только не думай, что тебе на самом деле дано устанавливать правила, — поразмысли над моими стишками. Да, кстати, тот, кого ты ждёшь, скоро появится. Жди — и дождёшься. Кто ищет, того найдут! Кто просит, тот допросится! Так что, дождёшься, дождёшься — точно тебе говорю! Я ж его приятель — уж я-то знаю! Вот тогда и поиграем! Все вместе! Хи-хи-хи… Увидимся ещё… Желаю всего покойного!

Игриво, с оттенком причудливого кокетства подмигнув Гембре, демон стремительно взвился в воздух, и через несколько мгновений дружно задравшие головы люди едва различали быстро удаляющуюся алую точку среди наползающих на небо густых осенних облаков.

— Пойдём отсюда, — сдавленным голосом сказал Анмист, впервые за время их знакомства беря Гембру за руку.

— Пойдём, — тихо ответила та, с неожиданной лёгкостью подавив внутреннее сопротивление.

Глава 23

Потерял, потерял, потерял!… Плющ, бесконечный плющ, вьющийся по голым острым камням… Вверх, вверх, скорее вверх! Холодный горный ветер студит виски, и прерывистое дыхание надрывает гортань. Но всё это — ничто перед лавиной тревоги и безысходной тоски. Найти! Найти, найти, найти! Главное, внимательно смотреть под ноги и не рассеять внимание, поддавшись однообразной игре жухлой травы и каменных разводов… Я найду, я должен найти! До крови закушенная губа, ветер, хлопающий длинными полами жёсткой чёрной одежды, и носки широких кожаных туфель, отчаянно пинающие равнодушные камни. Тревога и тоска. Тоска и отчаяние…