Конец империи

Неожиданно он услышал звук, похожий на раскат грома. Далекий и одновременно… совсем близкий. Глаза заволокло красной пеленой.

В голове пронеслось: «Нет! Еще рано… Я не готов!»

И прежде чем тело Кеа коснулось земли, он потерял сознание.

Испуганный охранник опустился рядом с ним на колени. Перевернул. Неумело принялся определять, жив ли Президент. Нащупал едва уловимое биение пульса и быстро включил коммуникатор. Прошло всего несколько секунд, а склон холма наводнили гравитолеты и люди, готовые сражаться до последнего за жизнь своего Вечного Президента.

* * *

ГАНИМЕД, 2222 ГОД НАШЕЙ ЭРЫ.

— Ваши доктора не ошиблись. Это был удар. — Великого врача звали Имброциано. Она специализировалась в области анатомических повреждений и регенерации и не имела себе равных.

Кеа инстинктивно вцепился в онемевшую левую руку. Вспомнил свою беспомощность на борту «Фортуны‑1», когда рука была плотно прибинтована к боку. На этот раз бездействовала вся левая сторона.

Имброциано кивнула в сторону руки:

— Мы можем восстановить функцию: имплантация нервных окончаний. Очень сложная операция. Должна предупредить… это вас заметно ослабит.

Кеа заставил себя успокоиться. Необходимо мужество.

— Это меня беспокоит не очень сильно. Как насчет другой части диагноза?

Доктор вздохнула:

— К несчастью для вас, и в этом вопросе я полностью согласна с остальными докторами. Существует большая вероятность, что удар может повториться. Через неделю? Через год? Больше? Не могу сказать. Но вот что я знаю… вряд ли вы переживете второй такой удар.

Кеа резко рассмеялся.

— Вы не очень‑то церемонитесь со своими пациентами, — заявил он.

— Ложь только отнимает время, — пожав плечами, ответила Имброциано, — а времени у вас как раз и нет.

Кеа снова рассмеялся, на этот раз весело. До него дошел смысл шутки. Разве его последней мыслью не была мысль о том, что императоры управляют временем?

«Оказывается, не любое время им подвластно, — подумал Кеа. — С биологическим временем императоры справиться не в силах».

Имброциано посмотрела на него, а потом удовлетворенно кивнула.

— Вы хорошо держитесь, — проговорила она. — Никаких истерик.

— Это не в моем характере, — ответил ей Кеа.

— Да, наверное… господин Президент.

Она поднялась, чтобы уйти, но Кеа остановил ее.

— Мои люди предупредили вас, что все случившееся необходимо держать в секрете?

Имброциано передернуло.

— Они очень упорно… убеждали меня в этом. На самом деле, сэр, не было никакой необходимости мне угрожать. Президент или нет, вы мой пациент. А я еще ни разу не нарушила своей клятвы.

— Простите их рвение, — проговорил Кеа. Он думал о том, что, если враги узнают о его болезни, они довольно легко смогут убедить доктора изменить отношение к клятве Гиппократа. — Я был бы вам крайне признателен, если бы вы остались… пока я не решу, что делать дальше.

— Вы продолжаете рассматривать возможность операции, — проговорила Имброциано, — даже несмотря на то, что это испытание, скорее всего, не даст никаких положительных результатов.

— Я сообщу вам о своем решении, — ответил он.

Имброциано ушла. Она была в высшей степени озадачена. Но не более, чем сам Кеа. О чем он думал? Что можно сделать? Самый лучший врач Федерации несколько минут назад сообщил ему, что он обречен. Советники настаивают на том, чтобы он назвал преемника — имея в виду одного из них. Они не говорят этого вслух, но все ясно и без слов — он должен раскрыть им секрет местонахождения АМ‑2.

«Если я сейчас умру, — думал Кеа, — система — безупречная система, которую я придумал, прекратит свое существование. Бесследно. Секрет АМ‑2 умрет. Эта система — настоящая защита против врагов. Знание, которое охраняет от наемных убийц. Теперь же… Есть ли какой-нибудь смысл хранить секрет? Без АМ‑2 Федерация погибнет. Все труды пойдут прахом. И что? Если ты отдашь им свой секрет, станет еще хуже, разве не так? Начнутся страшные войны — все будут стремиться получить контроль за АМ‑2!»

Он запрашивал компьютерные прогнозы. И всякий раз количество предполагаемых смертей достигало головокружительного уровня.