Конец империи

Слишком поздно думать о наследнике. Кроме того, Ричардс с самого начала отказался от этой идеи, потому что прекрасно знал историю королей и их детей. Наследники жили, дожидаясь только одного — когда умрет их венценосный родитель и они смогут занять его место. Иногда вступали в заговоры. И почти никогда не были в состоянии предвидеть, что королевство, созданное до них, погибает со смертью старого короля. Достаточно посмотреть на историю клана Баргета, чтобы увидеть, с какой скоростью вырождались его члены — от поколения к поколению.

Ладно, хватит предаваться пустым размышлениям. Нужно принимать решение. Кто станет преемником? Кому доверить секрет АМ‑2? Ответ пришел мгновенно: никому.

«Должно быть некое решение, — настаивал упрямец, спрятавшийся где‑то в глубине души. — Должно быть».

«Но ведь все умирают… рано или поздно», — слабо спорил Кеа.

«Только мы отличаемся от всех, — убеждал его тот же странный голос. — Мы особенные. Потому что знаем то, что не известно никому, кроме нас. И это отличает нас от остальных живущих сейчас людей… и от тех, что жили до них тоже».

Кеа пытался сражаться с этими безумными идеями — решив, что, вероятно, уже давно спятил. Наконец он заснул. Он куда‑то плыл. Но при этом ему ничего не снилось.

Врачи, контролировавшие его состояние при помощи самых разнообразных приборов, заметили, что все процессы пришли в норму.

Кеа проснулся. Почувствовал себя отдохнувшим. В полном порядке. Ужасно хотел есть. Приказал принести завтрак.

И позвать Имброциано.

Она ответила на все вопросы, затем внимательно выслушала Президента. Спокойно. Без каких бы то ни было эмоций.

— Да. Я могу это сделать, — сказала она наконец. — Я могу создать живое тело… человеческое… совершенно такое же, как у вас. Существуют, конечно, теоретические препятствия. Но имея необходимую команду специалистов и достаточно средств… мы сможем справиться с задачей.

— Вы это сделаете? — спросил Кеа.

— Нет.

— Почему, ради всех святых?

— Человек не имеет права спорить со смертью, господин Президент, — сказала она. — А вы именно это и намереваетесь сделать. Вы должны понять, что ваша идея абсолютно неразумна. Я могу скопировать вас, сделать дубликат. Но… я не могу заставить новый организм быть вами!

— А какая разница? — настаивал на своем Кеа. — Если у него будут мои мысли… мои знания… мотивации… такие же точно клетки… все то, из чего я состою… в таком случае это буду я. Разве нет?

Имброциано вздохнула.

— Я врач, а не философ. Философ смог бы объяснить вам разницу.

— Вы станете очень богатой, — пообещал Кеа. — Я могу вас наградить.

— Я знаю, — ответила Имброциано. — Вы можете дать мне столько, что мои этические принципы замолкнут навсегда. Но если я приму участие в этой затее и добьюсь успеха, я буду постоянно думать о том, что собственноручно подписала свой смертный приговор. Согласитесь, мне станет известен очень опасный секрет.

— Я учел это, — кивнул Кеа. — Однако вам, вероятно, понадобится не один год, чтобы сделать то, о чем я прошу. Возможно, у вас на это уйдет остаток жизни. И ваша жизнь будет роскошной. Это я могу вам гарантировать.

Имброциано думала очень долго. А потом сказала:

— Если я откажусь, вы найдете кого-нибудь другого. Менее умелого.

— Конечно, — ответил Кеа.

— А это будет означать, что я опять попаду в тяжелую ситуацию. Потому что слишком много знаю.

— Точно, — сказал Кеа спокойно.

— Ну, в таком случае давайте приступать к работе, — проговорила Имброциано. — У нас, возможно, не так много времени.

* * *

ГАНИМЕД, 2224 ГОД НАШЕЙ ЭРЫ.

Удача вернулась. Вместе со здоровьем благодаря способностям Имброциано. Операция на нервных окончаниях прошла успешно. Реабилитационные упражнения были настоящей мукой, но они того стоили.

Ричардс встал с кресла и прошел в дальний конец кабинета. Он был один. Пока шел, внимательно смотрел на свое отражение в зеркале. Остался доволен. Теперь только небольшая хромота сохранилась после паралича, явившегося результатом удара. Он с легкостью скрывал это от посторонних. У политиков был большой опыт в подобных вопросах. «После операции, — подумал Кеа, — мало кто вообще знал, что я прикован к инвалидному креслу».

Он снова вернулся к письменному столу. Опустил свое пятидесятидевятилетнее тело в глубокое мягкое кресло. Взял графин.

Виски.

С наслаждением сделал глоток. Сейчас он отдыхал от своих утомительных обязанностей. Почувствовал легкую головную боль и напрягся. Сердце сжалось — неужели? Но боль прошла, и вместе с ней исчез страх. «Благодарение Господу, — подумал Кеа, — мне больше не нужно об этом беспокоиться».