Конец индивидуума. Путешествие философа в страну искусственного интеллекта

В самом деле… В своей книге Глен представляет конструктора будущего Hyperloop, который мог бы одним кликом мгновенно купить все участки земли, расположенные на маршруте от Сан-Франциско до Лос-Анджелеса. Я решил, что не стану оплакивать «мой дом, мои тапки» — это слишком буржуазный аргумент, — но ухватился за его довод, касающийся полезности.

— Но когда это произойдет? Как справедливо замечал Прудон, «злоупотребление собственностью — цена, которую вы платите за ее изобретения и усилия: со временем она корректируется. Оставьте ее в покое».

— Какие изобретения? Какие усилия? Собственность замедляет инновации. Она создает ренту. Это вопрос не полезности, а равенства. Я предлагаю тебе капитализм без капитала. Может быть, тебе больше нравится централизованное перераспределение?

Это был удар ниже пояса. Передо мной разверзлись две интеллектуальные бездны: защищать ренту или оправдывать социализм. Но мне все равно кажется, что это перебор — во имя равенства отдавать первому встречному мой дом, с которым связано столько привычек и воспоминаний.

— Чтобы существовало равенство, должны оставаться индивиды, для которых это равенство имеет смысл. Как создать индивидуальность без вещей, в которых она отражается? Привязанность ребенка к своему плюшевому мишке и взрослого к своему барахлу или к родительскому дому — антропологическая данность первостепенной важности. Чтобы быть собой, нужно чувствовать себя как дома.

— Индивид не существует без обменов, которые его формируют. Зачем хотеть сохранить уникальность любой ценой? Взгляни на то, как сегодня с приходом шеринговой экономики опыт становится намного важнее владения. Мы потихоньку избавляемся от «товарного фетишизма», как его называл Маркс.

Вот мы и дошли до сути. В британской прессе регулярно появляются статьи о семьях, веками сохраняющих свои владения. Наследники живут в своих замках в нищете, на очень небольшой доход или вовсе без него, носят твидовые пиджаки дедушек и всю жизнь посвящают тому, чтобы ухаживать за розарием или отреставрировать одну-другую балку. В системе Глена собственность этих разорившихся дворян моментально бы экспроприировали, чтобы передать амбициозному инвестору, который превратил бы имение в коворкинг WeWork. Для меня же она представляет собой сокровище цивилизации.

— Не будет индивида, укорененного в стабильной собственности, — не будет преемственности, истории.

— Не будет индивида, привязанного к своей вотчине, — не будет и насилия, и низких страстей.

Мы выходим на набережную Ист-Ривер. После всех этих забитых машинами шумных улиц вид воды неожиданно меня успокаивает. Мы замедляем шаг. Близится развязка. Еще чуть-чуть — и Глен расскажет мне о своем отношении к буддизму. Он мечтает о мире без страданий, в котором шла бы постоянная оптимизация, строились бы все более сложные сети, становилось бы все больше удовольствий. Неважно, что представляет собой человек, получающий эти удовольствия: главное — эксперимент, а не экспериментатор. Но кто сможет управлять всей этой сложной структурой, нескончаемыми аукционами, проходящими при полной прозрачности? Кто сможет делать выбор за человека, беспомощного и замотанного, вынужденного постоянно переезжать из одного дома в другой по прихоти рынка? Естественно, ИИ. Круг замкнулся. У Харари ИИ превращает индивида в «дивида». У Глена Вайла исчезновение индивида, лишившегося своего ореола собственника, открывает путь к оптимальной организации обменов, которыми управляет ИИ. Это одна и та же концепция, проиллюстрированная двумя дополняющими друг друга перспективами и очень сильно проникнутая буддизмом.

Силами своего фонда RadicalxChange Глен пытается построить общественное движение вокруг своих идей, как это сделал в свое время Генри Джордж. Он затронул больное место нашего времени и привлек большую поддержку. По сути, опираясь на всю строгость экономических теорий, он переводит в практическую плоскость появление «дивида», рассеянного по сети и находящегося под постоянным надзором. ИИ используется для проекта по оптимизации, который, возможно, и не входил изначально в его задачи, но для которого он подходит как нельзя лучше. Таким образом, будущее, с воодушевлением транслируемое ведущими мыслителями, вырисовывается довольно четко. Но то ли это будущее, которого мы хотим?

На всякий случай я захватил с собой противоядие — «Антихрупкость», основную книгу Нассима Талеба. Я урывками читаю ее на протяжении всего моего путешествия, чтобы не терять иммунитет к тому, что Талеб называет «неоманией», иллюзией современности. Финансист, ставший академиком, теоретик рисков, прославившийся своим термином «черный лебедь», Талеб — оригинальный интеллектуал, серьезный и эрудированный. Я без всяких сожалений жертвую финалом Чемпионата мира по футболу, чтобы пообедать с ним в его любимом Ларчмонте, шикарном пригороде на севере Манхэттена.