Конец индивидуума. Путешествие философа в страну искусственного интеллекта

Вот почему детерминизм никоим образом не противоречит свободе воли — эту философскую позицию иногда называют компатибилизмом. С одной стороны, следует окончательно включить в число метафизических иллюзий свободу воли, сведенную к чистому произволу, который пренебрегает как миром, так и моей собственной историей, тем самым, как ни странно, избавляя меня от любой ответственности. С другой стороны, способность к автономному выбору может и должна вписываться в игру биохимии. Специалист по нейронаукам Станислас Деан признаёт: «Говоря о свободе воли, необходимо твердо различать две гипотезы, касающиеся наших решений: их фундаментальную недетерминированность (сомнительная идея) и их автономию (почтенное представление)». Чем сложнее мой процесс принятия решения, тем он предсказуемее с точки зрения нейронауки и тем я свободнее. И наоборот: кто может сказать об электроне в ситуации квантовой неопределенности или о сумасшедшем с его неустойчивым поведением, что они «свободны»?

Остается разобраться, что такое этот внутренний процесс делиберации. Философ Дэниел Деннет, важная фигура нового американского атеизма[180], убедительно показал связь вопроса о делиберации с вопросом о намерении[181]. Мы принимаем решения, руководствуясь желаниями, потребностями, короче говоря, интенциональностью. Таким образом, мы имеем веские основания совершить то или иное действие. Но у деревьев тоже есть свои веские основания: они производят цветы, чтобы размножаться, и пускают корни, чтобы получать пищу. Что отличает человека, так это его способность осмыслять эти основания, представлять их себе, то есть делиберация. Свобода воли заключается в рефлексивности намерения. В отличие от деревьев мы контролируем процесс, предшествующий выбору. Мы можем его замедлить или ускорить, исключить одни соображения или добавить другие. «Свободный волитель, — пишет Деннет, — определяется не конечным решением, а предшествующими решениями, влияющими на процесс рассуждения». Так, конечное решение постфактум всегда оказывается предопределенным, то есть объяснимым с точки зрения некоторого намерения (знаменитые «мотивы преступления»). Эта предсказуемость, впрочем, может перекроить чисто биохимический анализ: сегодня постепенно становится возможным восстановить решения на нейронной карте до того, как они выражены в осознанной форме. Но сам процесс, который привел к этим решениям, — место свободного волителя, а значит, формирования личности. Сами нейронауки сегодня выявляют специфическую роль нейронов в реализации выбора, отходя от чисто механистического видения процессов, происходящих в мозге[182].

Можно, конечно, было бы сделать шаг назад в рассуждениях и спросить у Деннета, не подчиняются ли сами «предшествующие решения» каким-то подрешениям и так далее. Почему бы и нет? В конце концов, именно все эти ментальные слои, автоматические и интенциональные, бессознательные и отрефлексированные, формируют идентичность и вызывают слова, поступки, банальное движение или непоправимый жест. Опыты Александра Перскотта с обезьянами, в частности, позволили лучше понять роль подсознания, которое хранит в памяти работу по принятию решения[183]. Идея о том, что мириады решений вкладываются одно в другое и развертываются, скорее всего, понравилась бы Лейбницу, мыслителю бесконечно малого. Точно так же, как мы не слышим все волны, образующие шум моря, мы не можем детально познать все мельчайшие решения, накапливающиеся в нашем мозге. Тем не менее они существуют, они часть нас, они нас формируют.

В каждый миг размышлений мы учитываем самые разные соображения, приходящие на ум, «взвешиваем за и против». И здесь нейронауки предлагают нам точное описание того, как нейроны, ответственные за принятие решений, могут активизироваться или, наоборот, подавляться, влияя на нашу способность сомневаться и размышлять[184]. А затем, как только окончательное решение принято, мы прячем все это в дальний угол подсознания — на будущее. По данным нейронаук, повторение решения смешивается с процессом обучения и модифицирует нейронные пути, переустанавливая связи между нейронами[185]. Пианисты знают, что одна фальшивая нота, повторенная слишком часто, в конце концов автоматически встраивается в движения пальцев, которыми управляет мозг, и потребуются долгие упражнения, чтобы исправить последствия этого неудачного первоначального решения. Любопытно, что чем более обдуманным и взвешенным является решение, тем устойчивее модификации нейронных связей, которое оно производит[186]: интенсивность суждения способна изменять наше будущее поведение. Пластичность мозга позволяет нам, таким образом, встроить наш выбор в само наше тело.