Конец «Инкубатора»

Пока Волосенька Зубатко всех перечислял, в столовую внесли дымящуюся еду на больших тарелках и расставили по круглому столу. Уютненько так. По кругу.

По мановению Волосенькиного напильника все уселись на каменные табуретки и принялись кушать, оживленно болтая друг с другом.

Рядом с Пономаревым оказался полководец Йох-Чох Мохнатый.

– Да ты жуй, жуй, дружище! – громоподобным голосом потчевал он землянина. – Еда-то вкусна, да и немеряно! У вас-то, на Земле-то, еды-то такой пойди и нету?

– Куда уж нам, – пробормотал Пономарев, нанизывая на предложенную ему отвертку кусок мяса, подозрительно напоминающий кисть человеческой руки. – У нас такого давно нету.

Йох-Чох весело ткнул Пономарева в бок локтем, чуть не сломав ему ребро, и с набитым ртом констатировал:

– Ну-у… Да вы и не круты! Земля-то и не крута!

– А это еще что такое?! – донесся вдруг голос Соловьева, сидящего с другого бока от Пономарева. – Гляди-ка, Пономарев. Как ты думаешь, что это мне дали?

Эрр посмотрел и увидел, что Джим вертит перед его носом куском еды, живо напоминающим одну из человеческих частей тела и при этом весьма интимную. Пономарев поперхнулся.

– Да ты что! – загромыхал полководец, выглядывая из-за Пономарева. – Да это же, как это… деликатес! Голимый! Хорош ведь до немеряности!..

– Ну хватит! – рявкнул Соловьев, решительно отодвигая от себя тарелку с пикантными кусками. – Я не извращенец и даже не каннибал!

– Да кто ж тут извращенец-то, дорогой? – удивился Йох-Чох, – Мы, что ль, извращенцы-то? Да ты что, господь с тобой!

– Нет уж! ЭТОГО я есть не буду! – громко заявил Соловьев и демонстративно зажал рот рукой.

Дружное чавканье резко прекратилось, и в столовой, после того, как последний отголосок громкого, качественного эхо застрял где-то под столом, воцарилась напряженная тишина.

– Так чего же вы тогда изволите-с? – вежливо поинтересовался Волосенька Зубатко, освобождая эхо из-под стола.

Соловьев пожал плечами.

– Ну там… Кусок хлеба с солью. И чашку чая.

Вождь щелкнул напильником и требуемые яства были тотчас доставлены. Хлеб, правда, был сух и отдавал пенициллином, а чай давно остыл. Соловьев поморщился, но из принципа вцепился зубами в горбушку.

– Вам тоже что-либо не нравится? – язвительно поинтересовался вождь у Пономарева.

– Нет-нет, – поспешил ответить тот. – Только вот запить чем-нибудь.

С этими словами он демонстративно проглотил самый большой кусок.

Вновь, как по команде, забренчали отвертки и зачавкало множество ртов. В воздухе повис ровный гул разговаривающих за едой персон.

– Ну-у, да ты и крут! Кру-ут! – одобрительно пробубнил полководец, вновь атакуя пономаревский бок. – Я уж думал… А ты и не из брезгливых. Молодец. Да мы и сами-то не сразу стали жрать этих лысиков-то. Но мясо-то у них оказалось вкусно! Вкусно, да и неимоверно! А лысиков-то из числа немеряных развелось-то! По лесу-то!

– Но как же можно людей есть? – не унимался Соловьев, встревая в разговор.

– Кто ж сказал, что это люди-то? – удивился в свою очередь курчавик. – Это ж голимые лысики! Они и на людей-то не похожи! Они на нас нападают все время! Люди разве будут нападать все время? Разве может честный курчавик все время нападать – видано ли дело? Вот я и говорю – маньячины. Ну да мы их ловим, того, да и жрем. Дык вкусны. Да еще и как!

– М-м, – сказал Пономарев, пережевывая откушенный палец. – Еще чесночка бы!

– О-о-о! Чесночек-то бы и не помешал! Из чесночков! – обрадовался Йох-Чох. – Да вот не растет он у нас почему-то… На-ка, отведай ушко. Вкусно немеряно!..

Золотые Пещеры,

2 часа ночи

Соловьев проснулся от странных звуков, доносящихся с улицы. Он открыл глаза и прислушался. До его сознания дошло, что перед входом в Пещеры, на Площади Собраний происходит какое-то кровопролитие. Джим подбежал к окну и высунул наружу голову, чтобы посмотреть, что там происходит.

Несмотря на то, что была ночь, яркий свет трех больших лун, вращающихся вокруг Шызоппы, создавал вполне приличную, хоть и близкую к черно-белой, картину побоища.

По Площади Собраний метались обнаженные фигуры курчавиков и каких-то других, более крупных существ. Слышалась ругань, лязг металла о металл, стоны и скрип суставов. Соловьев чиркнул атомной зажигалкой и осветил лицо спящего Пономарева.

– Вставай! Вставай! – заорал он, отчего Пономарев поморщился и повернулся на другой бок, закрыв голову каменной подушкой.

Тогда Соловьев напрягся и уронил друга с кровати, перевернув последнюю кверху ножками.

– Ай-яй-яй! – воскликнул Пономарев, поднимаясь с пола и потирая ушибленный нос. – Что, уже утро?

Джим встряхнул его и поставил на ноги.

– Пора, – строго сказал он. – Киборги на воле и учиняют бесчинства!

– К-как это т-так? – не понял Пономарев, приоткрыв один глаз. – К-как это можно учи… нять бесссчинства? А?

Соловьев пнул его коленом в живот и стукнул головой об стенку. Тогда Пономарев слегка приоткрыл второй глаз и опять спросил:

– Неужели утро? Я-то думал – часа два… А, кстати, где мои часы?

– Ты же сам их подарил этому толстому, как его… полководцу.

– Ах да, Йох-Чох…