Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Однако несмотря на решительно высказанное «Временем» мнение: «Не посетуйте же на нас, если мы скажем Вам прямо, что мы не хотели бы уступать никакому другому издательству наших прав на издание Ваших сочинений ни в какой части» (там же), — сотрудничество с Ролланом в силу эволюции взглядов и советской репутации самого французского автора, чему «Время» немало способствовало высоким качеством своей работы, подвело «Время» к поражению. В ненормальных условиях советского книжного рынка, под сильнейшим экономическим и цензурным гнетом, в условиях заведомо неравной конкуренции с государственным издательством и отсутствия авторского права на произведения иностранных авторов «Времени» удалось выработать максимально «нормальные» и «моральные» основания взаимодействия с автором и, следуя им, полностью подготовить 20-томное авторизованное собрание сочинений современного иностранного писателя-классика, которое до сих пор имеет статус текстологического первоисточника, так как это «первое и единственное русское прижизненное издание, подготовленное и проверенное самим автором»[770], во многом превосходящее даже французские, снабженное специально написанными автором предисловиями, послесловиями и комментариями и изобразительным материалом, издание, в котором есть несколько образцовых, ставших с тех пор основными для переиздания, переводов, как «Кола Брюньон» М. Л. Лозинского. Однако в финале этой труднейшей работы «Время» фактически было вынуждено уступить издание уже подготовленных им томов ГИХЛ еще до своего официального «вливания» в эту издательскую систему, произошедшего 1 августа 1934 года (уже 23 июня 1934 года ГИХЛ объявило в «Известиях», что начинает печатать «Смерть одного мира» (заключительный том «Очарованной души») Роллана)[771]. Это поражение было следствием не столько эволюции самого издательства как сообщества (несмотря на то, что с 1930–1931 годов система его руководства радикально изменилась, качество и стиль собственно издательской работы остались практически неизменными), сколько лично Роллана. Летом 1935 года, посетив вместе с М. П. Кудашевой-Роллан с большой помпой Советский Союз и проводя несколько гротескных дней в гостях у Горького в Горках, Роллан с удовольствием слушал отчет директора ГИХЛ Н. Н. Накорякова о том, «какова прибыль с моих изданий, что было отчислено Московскому университету <…>, какая сумма теперь записана на мое имя, что из моих произведений будет опубликовано в этом году, что в будущем. Планируются очень большие тиражи»[772]. Тогда же, узнав, что его верный издатель и переводчик Г. П. Блок выслан «в затерянный уголок Узбекистана, в деревню, в которой ему нечего делать, в которой он никому не нужен. Он в отчаянии и умоляет, чтобы местом ссылки сделали какой-нибудь город вроде Самарканда, где он мог бы быть полезен»[773], Роллан упомянул о хлопотах за него К. Федина и удовлетворенно резюмировал: «Приятно узнать, что интеллектуальная коммунистическая элита СССР заботится о гуманизации существующего режима»[774].

5. Новая «политическая физиономия»

Обрисовывая в конце 1933 года «политическую физиономию» (формулировка напоминает о цензурном прошлом Н. А. Энгеля) издательства «Время», его новое руководство назвало этот год в работе издательства «до известной степени переломным в отношении переводной литературы»: