Конец конца Земли

Мужчины: 27

Женщины: 13

Пиво: 34

С виски: 4

С виски и стаканом воды: 1

Вино: 2

Виски с содовой и льдом в высоком бокале: 2

Без напитка: 2

Шапка: 7

Головная повязка: 1

Украшение для волос с листьями: 1

Одежда с надписью (включая значки и пуговицы): 8

Татуировки: 4

Практически недвусмысленное наличие обручального кольца: 4

Очевидное или вероятное отсутствие обручального кольца: 19

Наличные: 18

Кошелек: 5

Печатные издания: 8

Наушники: 1

Мобильник: 2

Сигареты и/или зажигалки и/или пепельница, которой явно пользовались: 25

Еда: 1

Мне здесь больше всего бросается в глаза количество снимков с сигаретами и напоминает о третьей личной неудаче: неспособностью стать человеком (в духе инди-культуры? подлинности?), которому комфортно в барах. Не в последнюю очередь именно из-за курения, хотя я сам двадцать лет курил, но даже в заведениях для некурящих меня преследуют мучительная неловкость, приступы экономности, смущение, стыд, боязнь нарушить этикет – кроме тех случаев, когда я не один, а со знакомыми. В результате я не могу смотреть на «Завсегдатаев» без зависти и мучительного желания – или мечты тоже стать одним из завсегдатаев. В этом смысле книга Столфы мне очень близка. Название ее подразумевает отношение, которое каждый из объектов изображения имеет к фотографу. Двадцать пять героев, которые смотрят прямо в объектив, смотрят не просто на какого-то там одержимого фотографа-любителя, а на постоянную свою барменшу, Сару Столфу. И если им одиноко, то чувствую это я.

Невидимые потери

Представьте себе худенькую, мышиного цвета птицу величиной со скворца, которая бо́льшую часть жизни проводит в открытом океане. В холодной воде, в любую погоду пепельная качурка – теплокровное животное весом менее полутора унций – вылавливает в волнах рыбешек и беспозвоночных. Лапки порхающей качурки касаются поверхности океана, и кажется, будто птица идет по воде, точно апостол Петр.

Родственный вид, качурка Вильсона, размером еще меньше пепельной, широко распространена во всем мире, а вот пепельные качурки – вид редкий и водится только в калифорнийских водах. Им свойственен характерный сильный мускусный запах; их учуешь и в тумане. Привольнее всего им на воде, но, как и все птицы, они откладывают яйца и выводят птенцов на суше. Для этого выбирают тихие острова. Чтобы не привлекать внимания хищников, гнездятся под землей, в ямах и расщелинах скал, и выходят только ночью.

В Национальном заповеднике дикой природы на Фараллоновых островах, в тридцати милях к западу от Золотых ворот Сан-Франциско, группа местных художников выстроила импровизированное подобие иглу из обломков бетона, оставшихся от старых зданий на главном острове. Сквозь маленькую дверцу можно пробраться в плексигласовое подполье. И если залезть туда летней ночью и зажечь красный свет (он меньше пугает птиц, чем белый), увидишь, как пепельная качурка преспокойно сидит на яйце на дне трещины и кажется еще меньше и слабее, чем на воде. Возможно, вы услышите ночную песнь одной из невидимых ее соседок, негромкое мелодичное урчанье, доносящееся из камней, точно голос из другого мира – мира морских птиц, который занимает две трети нашей планеты, но обычно для нас невидим. И до недавнего времени невидимость служила преимуществом, защитным покровом. Сейчас же, когда они исчезают из океанов, им нужно, чтобы люди их защитили, но трудно защищать животных, которых не видишь.

Сегодня Фараллоновы острова – портальчик в прошлое, когда морские птицы в изобилии водились всюду. В июне, когда я впервые посетил главный остров, в заповеднике гнездилось более полумиллиона птиц. На крутых склонах и практически голой земле, в окружении густо-синих вод, кишевших котиками и морскими львами, сидели тупики, кайры, бакланы, толстенькие крошечные алеутские пыжики, тупики-носороги с причудливыми рожками и, на мой взгляд, чересчур много западных чаек. У них как раз вылуплялись птенцы, и невозможно было шагу ступить, чтобы не вызвать гнев родителей, которые верещали так, что звенело в ушах, и вспархивали в воздух, дабы покарать незваных гостей вонючими экскрементами.