Конец конца Земли

В старом мире, в девяностые Билла Клинтона, вызов времени состоял в том, чтобы помнить: за процветанием и благодушием таится смерть, целые страны питают к нам ненависть. В новом мире, в нулевые Джорджа Буша, проблема будет в том, чтобы перед лицом нестабильности и страха не забывать о правах обыденного, тривиального и даже смехотворного; чтобы, оплакав погибших, попробовать пробудиться к нашим человеческим мелочам и приятным повседневностям.

Открытки из Восточной Африки

Вочередную поездку к родным мой брат Боб спросил: правда ли, что сафари в Восточной Африке – незабываемое приключение, пережить которое должен каждый. Так, мол, утверждают некоторые его друзья – туристы, одержимые духом соперничества, любители составлять списки того, что «непременно нужно попробовать, пока жив». Согласен ли я с ними?

Я, безусловно, разделяю раздражение, которое у Боба вызывают такие вот списки. Нам претит их нескрываемый консюмеризм, их бездумный материализм. Истинному материалисту, который смотрит на жизнь до уныния трезво, очевидно: сколько ни отмечай пункты в списке, смерть не перестанет быть ни жупелом, ни концом, и весь нажитый нами опыт не будет стоить ни гроша, когда мы отбросим копыта и вернемся в вечное небытие. Пока-живчики, похоже, воображают, что смерть можно одурачить, если отдыхать с умом.

– Кое-где очень красиво, – ответил я. – Второго такого места, как кратер Нгоронгоро, на земле не найти.

– Но это же не значит, что я непременно обязан туда съездить, – возразил Боб.

– Разумеется. Ты волен поступать, как считаешь нужным.

Я сказал ему то, что он хотел услышать. На самом же деле я уверен, что в Восточной Африке непременно стоит побывать. Я-то ездил туда посмотреть на птиц, что, разумеется, выгодно отличает меня от пока-живчиков. Однако это лишь меняет условия вопроса, зачем я туда отправился. Но не дает на него ответа.

Взять хотя бы теорию симулякров французского социолога Жана Бодрийяра – мысль о том, что потребительский капитализм подменил реальность видимостью. Контраст между чистыми парками Восточной Африки с их буйной растительностью, стадами слонов и гну и вытравленными, перенаселенными, замусоренными сельскими землями между этими парками бросается в глаза – не заметить его можно, только если вы путешествуете на вертолете или легкомоторном самолете. Гегемония Coca-Cola, тщательно охраняемые ананасовые плантации Del Monte, железные дороги и шоссе, которые строят китайские инженеры, дабы ускорить добычу угля и кальцинированной соды, призраки СПИДа и исламского терроризма. Парки служат симулякрами, в которых туристы, большинство белые и все состоятельные, могут «попутешествовать по Африке» сообразно своему богатству. Здесь растут акации и баобабы, ночами в небе сияют незнакомые северянам созвездия: все это подлинное. Но подобно тому, как, попав в метель, современные путники восклицают: надо же, как в кино, – так и теперь, любуясь зебрами в Серенгети, вы наверняка вспомните зебр из сафари-парка во Флориде. Реальное не просто перестает быть реальным: оно кажется копией копии. Парку Серенгети, к сожалению, довелось пережить съемки многих фильмов о природе. Лев, который ловит газель, – клише для всех, кто вырос на документальных фильмах канала «Нэшнл джиогрэфик». И что еще хуже – тот факт, что это клише, само по себе клише. Какое такое дополнительное удовольствие получает турист, наблюдающий издали за драматическими эпизодами жизни и смерти, на которые прекрасно может полюбоваться и дома? Мало, что ли, в мире фотографов-любителей или жирафов?

И еще эти млекопитающие. Чтобы уговорить моего другого брата, Тома, и доброго университетского приятеля, тоже Тома, отправиться со мной в путешествие, я пообещал, что мы непременно увидим не только птиц, но и множество пушистых диких зверей. Однако, общаясь с организаторами поездки Rockjumper Birding Tours, подчеркнул, что между возможностью полюбоваться гепардами и понаблюдать за невзрачной маленькой коричневатой пеночкой выберу пеночку.

Мне говорят, что многим больше нравятся млекопитающие, поскольку мы сами млекопитающие. С одной стороны, резонно, с другой – возникают вопросы. Если великая притягательность природы заключается в ее инаковости, то почему нам так интересны существа родственных видов? Не проявление ли это неприличной самовлюбленности? Птицы, с их предками-динозаврами и умением летать, по-настоящему Иные. При этом они во многом куда больше похожи на нас, чем млекопитающие: птицы ни от кого не таятся, реагируют преимущественно на свет и звук, у них две ноги, – в то время как млекопитающие передвигаются на четырех ногах, ориентируются в основном с помощью обоняния и ведут скрытный образ жизни.