Во время застольных бесед я спрашивал людей, что побудило их отправиться в Антарктику. Я выяснил, что многие – просто-напросто адепты компании «Линдблад». Некоторые во время другого линдбладовского круиза услышали, что антарктический «линдблад» – лучший из «линдбладов», исключая, может быть, круиз по морю Кортеса. Одна пара, которая мне очень понравилась – врач Боб и медсестра Джиджи, – решила отпраздновать в этом путешествии свою двадцать пятую годовщину (с опозданием на год). Один пенсионер, бывший химик, сказал мне, что выбрал Антарктику просто потому, что во всех других местах уже побывал. Я был рад, что никто не сказал: хотел увидеть ее прежде, чем она растает. К моему удивлению, почти за всю поездку я ни разу не услышал ни от персонала, ни от пассажиров слов «климатические изменения».
Правда, я пропустил многие из лекций, читавшихся на борту. Чтобы зарекомендовать себя истым любителем птиц, я должен был находиться на смотровой палубе. Истый любитель птиц стоит весь день на злом ветру, обдаваемый соленой водяной пылью, и вперяет взор в туман или слепящий свет в надежде приметить что-нибудь необычное. Даже когда интуиция говорит тебе, что тут ничего нет, единственный способ узнать наверняка – это не жалеть времени, это исследовать каждый намек на птицу вплоть до горизонта, это вглядеться в каждую антарктическую китовую птичку (вдруг окажется редкой и волнующей снеговой китовой птичкой), которая носится среди волн, в точности соответствуя им расцветкой, в каждого странствующего альбатроса (вдруг окажется королевским альбатросом), решающего, стоит ли пристроиться за кормой судна. Морская вахта – это порой тошнота от качки, зачастую стужа и почти всегда мучительная скука. Набрав тридцать часов вахты и записав себе в актив всего одну примечательную морскую птицу – кергеленского тайфунника, – я капитулировал и поддался другому навязчивому влечению, не столь отчуждающему, – к игре в бридж.
Со мной играли Дайана, Нэнси и Джак, жительницы Сиэтла и участницы книжного клуба, к которому принадлежали еще несколько человек на нашем борту. Как с Крисом и Адой, у меня завязалась с ними дружба. В одной из наших первых сдач я сделал глупый снос, и Дайана, высококлассный юрист по делам о банкротстве, посмеялась надо мной: «Это был
Как в «Волшебной горе», дни в начале плавания были долгими и памятными, а потом все стало ускоряться и расплываться. После радостной встречи с большими коньками (они были великолепны и доверчивы) я потерял интерес к посещению заброшенных китобойных баз. На пятый день нашего пребывания на Южной Георгии даже в голосе Дага, когда он сказал: «Ну что – давайте еще разок на морских байдарках», была слышна усталость. Прозвучало как в конце «Годо», когда Владимир и Эстрагон, исчерпав все мыслимые развлечения, решают повеситься.
Под конец последнего дня плавания, который я большей частью провел за карточным столом, тогда как снаружи сотнями кружили потенциально интересные морские птицы, я спустился в кают-компанию послушать лекцию о климатических изменениях. На лекцию, которую читал австралиец Адам, владелец дрона, пришло меньше половины пассажиров. Я задался вопросом, почему компания «Линдблад» отложила столь важную лекцию до последнего дня. Мой милосердный ответ был таким: компания, гордящаяся своей энвиронменталистской сознательностью, хочет, чтобы мы разъехались по домам с желанием делать больше для защиты природного великолепия, которым мы насладились.
Вступительное обращение Адама, впрочем, подтолкнуло к другим объяснениям. «Карточки для ваших комментариев, – сказал он, – не лучшее место для выражения ваших мнений о климатических переменах. – Он стесненно усмехнулся. – Не расстреливайте вестника». Затем он спросил, кто из нас верит тому, что климат на Земле меняется. Все без исключения подняли руки. А кто верит тому, что это происходит из-за человеческой деятельности? Большинство подняли руки, но не сторонник Трампа и не радиолюбитель. Из дальнего конца кают-компании прозвучал ворчливый голос Криса: «А как быть тем, кто считает, что это не вопрос веры?»
«Великолепное замечание», – отозвался Адам.