Конец кровавого дьявола

«…Сама я никого не убивала, хотя признаю, что являюсь пособником Суклетина. Я готовила теплую воду, после убийства помогала подвешивать трупы на гвозди на балке для последующей разделки трупов. Резала мясо. Готовила пищу из мяса, после убийства тщательно убиралась в доме, чтобы скрыть все следы крови. Мы присваивали некоторые вещи убитых. Так, у Илларионовой я присвоила пальто, валенки, чулки, платок. У Школьниковой – пальто, юбку, кофту, туфли. У Ситявиной – пальто, спортивный костюм, семь трусиков… Я брала только хорошие вещи. Плохие мы сжигали…

Суклетин очень хитрый и жестокий человек. Для него ничего нет святого. Он мать родную убить и съесть может. Он превращается в настоящего зверя, в сатану, когда убивает кого-то. Это приносит ему наслаждение. Этот изверг трижды пытался убить меня. Он на женщин вообще смотрел только как на мясо. Бывало, идем мы с ним по улице, а у него любимая привычка была – прикидывать, сколько в той или иной женщине килограммов мяса и жира. Однажды увидел здоровенную тетку и не мог сдержать восхищения: «У нее печень, наверное, килограмма три!» Красивые бабы вызывали у него прямо-таки злобу. Ну, те, интеллигентные, к которым он и подкатить-то боялся. Он любил про таких со мной разговаривать и мечтать, как бы он с ними совершил половой акт и обязательно в извращенной форме, а потом бы зарезал и съел. Обычно говорил мне: «Дин, внимание, справа идет мясо!»

…Свою ответственность в этих преступлениях не уменьшаю и признаю… Но во все эти преступления меня втянул Суклетин. Я боялась. Лучше расстрел, чем быть им съеденной…»

8

В камере, перед тем, как заснуть, Леха любил помечтать. Особенно нравилось ему представлять одну привлекательнее другой картины его блестящего побега. Вот он входит в доверие к конвою, потом нападает на него, одевает его форму и садится за руль машины… И вот он уже мчится так, что только ветер свистит. А рядом с ним эта смазливая дурочка – Линизка. Линизка Каширова.

Почему это он вспомнил вдруг о Линизе? Ее-то Лехе так и не удалось попробовать. Не кровь ее он попробовал, как хотел, а молоко. О, этот напиток возбуждает его не меньше, чем стакан горячей женской крови!

…Дело было в начале лета. Линизку он снял в магазине: она пришла поболтать к подруге – продавщице, и пока ее ждала, разговорилась с Лехой. Было жарко, она почти сразу согласилась поехать с ним в Васильево искупаться и культурно отдохнуть.

Ах, какая она была упругенькая, терпкая от пота, нетерпеливая и ненасытная! Извивалась на постели, как змея, и вовсе не собиралась быстро покинуть его.

– Милый Алешенька, ты неповторимый! Я тебя так люблю! А ты?

– Конечно, люблю, особенно эту пухленькую попку! – ворковал Леха, раздумывая о том, как бы побыстрее прикончить Линизу.

– Я хочу тебя! Полюби меня! – почти стонала Линиза.

– А можно я тебя съем? Проглочу?

– Конечно, можно, съешь меня! Целиком и всю!

«Момент, детка, – думал он. – Ты и оглянуться не успеешь!»

Он начал жадно мять грудь Линизы, но вдруг из розового округлого соска тонкой струйкой брызнуло молоко. Он схватил сосок губами и прильнул к нему. Линиза застонала от удовольствия, вздрагивая от волн сладострастия, которые пронизывали ее тело.

Суклетин просто вымотался с ней в постели. Линиза была неутомима. Он лежал, вспотевший, тяжело дыша, не переставая прикидывать, как и когда ему укокошить любовницу. Линиза томно вздохнула:

– Мне так хорошо с тобой, Лешенька, ты такой сильный, ласковый… Я хочу остаться с тобой.