Конец легенды

Тебе этого не понять, микроб… Не твоими мозгами — это просто не может воплотиться в твоей примитивной голове, червь. Это мое предназначение, это Великое Слияние и Очищение. Это всего лишь процесс, как таяние ледников, как затвердение коры на месте разрыва, это единственное Спасение для всего живого и неживого в Великой Идее ОМ! Просто попытайся понять, маленький микроб и все вы, демоны-разрушители, что я совершаю Великое и Единственное Благо, которое возможно, — если я этого не сделаю, вы сами убьете все пространства и Вселенные! Вы по кусочкам ослабляете Единого! Вы сделаете так, что не станет вообще ничего! Если прекратить ваше существование, блокировать энерго-узлы Вселенной, ОН станет самим собой! Я же — Хранитель Пространств! Я — Руки Единого! ОМ — это Его звук, которого даже эти, называющие себя Древними, не в состоянии ни осмыслить, ни услышать… Он в отзвуках шороха Измерений, он ВЕЗДЕ! Я сделаю Единого — ЕДИНЫМ. Бог должен быть один — сам своя причина и сам свой смысл. Сейчас вы — его Энтропия, а я — его Щит!..

Покоритесь Великому Благу — и вы станете его атомами, испытаете Вечное и Великое Счастье! Сейчас вы — его Болезнь! Излечитесь! Счастье ждет вас всех!..

Тут раздался глухой звон и нестерпимый свист! Уши резануло, как спицей, и что-то теплое потекло по моей шее…

— Да… — прошептал я. — Смерть так прекрасна… Счастье… Покой…

— Не время сейчас, — услышал я предостерегающий тихий, но твердый голос Ирины, и на сердце у меня потеплело…

— А чтобы ничто мне не мешало, — пробубнил Крис-Посейдон, как тогда в долине, — я уничтожу этот Город руками самих людей. Заодно сэкономлю массу энергии для пробуждения Древнейших… Это будет и справедливо и рационально…

Казалось, он бормочет во сне.

— Справедливо? — переспросил я.

— Гармонично, — поправился Потидан. — Неправильность сущего уничтожает сущее… Логично и последовательно…

— Что ты собираешься делать?

— Как я и обещал в самом начале, — голосом переводчика-любителя продолжало это Нечто, — я дал уже команду шаттлу «Пантеона» выпустить сюда весь свой ядерный запас: его немного, но должно хватить — примерно я рассчитал… Много энергии не бывает…

— По-моему, — сказал я, стиснув зубы, — никакой ты не Древнейший, а обыкновенный психопат и маньяк…

— С твоей точки зрения — возможно. — Цветные линии вспыхнули ярким светом, и тьма сверху рассеялась. — Смотри…

Я увидел небольшое окно света и тут же понял, что светлым оно казалось только на фоне чернильного мрака. Над головой зияло усыпанное звездами фиолетово-сизое небо, чуть подернутое дымкой марсианских облаков, и растущую на его фоне белесую точку.

Вскоре она превратилась в военный шаттл гораздо больших размеров, чем пассажирский, с вытянутыми стрелами треугольных крыльев, оттопыренными стабилизаторами и скошенным птичьим носом. Наконец-то я увидел его…

Из-за ощущения экрана в темном кинозале было впечатление иллюзорности происходящего, за что и цеплялась моя бледная надежда в колодце обреченности.

Вот симметрично под крыльями крейсера вспыхнули огоньки голубовато-оранжевого пламени, и от крыльев оторвались блестящие иглы ракет… Они полетели вниз, на меня, а крейсер, полыхнув дюзами маршевого двигателя, задрал нос кверху и исчез за кадром…

Мучительно долго летели ракеты… Медленно, словно хищник, подкрадывающийся к добыче. Пламя их сопел создавало вокруг них сияющий ореол, и, наверное, горел воздух от трения на самом кончике — словно летела горящая спичка…

Черт, как медленно, словно во сне… в кошмаре… Я задыхаюсь… Я жду чуда… Отшельник! Сатана!!! Что же вы медлите?! Почему все молчат??! Я хочу проснуться, пытаюсь ущипнуть себя… Потом — яркая вспышка! Солнце резко закатилось за горизонт, оставляя за собой пылающий прощальный росчерк… Падают на землю горящие острова Дома Древних… Дрожит и гудит каменное дно кратера… Кувыркаются и плавятся глыбы камней, вспыхивают деревья и дома… ВСЕ… Это финал… Та самая развязка, о которой сказала мне моя любовь…

Последнее, что я увидел, — это невысокую глыбу черного базальта с высеченной в нем фигурой Ирины… Складывалось впечатление, что она пыталась выбраться из обломка скалы, но так и окаменела…

Тьма и пустота… Я устал умирать… я устал… Я выдохся совсем…

Оказывается, я зажмурил глаза. Когда я медленно открыл веки, в глаза ударил свет старой лампы с эбонитовым абажуром. Я сидел за ореховым бюро с черными точками прожженной полировки. В одной руке у меня был дымящийся паяльник, а в другой я держал плату детекторного приемника. Распай остывал. Я отложил плату в сторону, открыл старый картонный спичечный коробок и поддел пинцетом светодиод.

— Мне эта сказка не нравится, — капризно сказала девочка с косичками, в синем платьице в белую клетку, не доходившем ей до колена, на котором темным пятном бриллиантовой зеленки была замазана утренняя ссадина.

Она сидела на железном стуле с сиденьем и спинкой красного дерматина. В руках у нее в разворошенной фольге был шоколадный батончик, и на левой щеке красовались разводы шоколада. Две платиновые косички, веснушки и два расстроенных голубых глаза.