Конец лета

Монсон пожал руку Эббе, ожидая, что тот пригласит его в дом. Но Нильсон просто стоял перед ним. Он выглядел еще хуже, чем в ночь, когда пропал Билли. Глаза в красных окружьях ввалились. Лицо одновременно бледное и загорелое. Клетчатая рубашка висит на опущенных плечах, штаны испачканы землей, словно он только что молился на коленях, просил господа о помощи. Монсон знал, что Нильсоны, как многие в округе, по воскресеньям ходят в церковь. Самому ему удалось привести туда Малин и мальчиков один-единственный раз, когда он пытался вписаться в сельскую общину. Потом все сошло на нет. Малин, с которой обычно бывало легко договориться, привыкла чтить день отдыха в халате и с большой чашкой чая – так она мужу и сказала. Вот почему его семья посещала церковь только на Рождество и Пасху. Но Монсона это не особенно заботило – он не был религиозным. Человеческие деяния занимали его куда больше, чем неисповедимые пути господни.

Однако Монсон мог без труда представить себе, как Эббе Нильсон опускается на колени, складывает руки, обращает взгляд к небесам и просит за своего маленького мальчика. Наверное, он делал бы то же самое, окажись он на месте Эббе.

Монсон кашлянул, пытаясь сосредоточиться. Он уже заготовил речь и, пока ехал, успел несколько раз отрепетировать ее.

– Завтра, – начал он, – я созываю пресс-конференцию. Точнее, главный полицейский лена считает ее необходимой. Чертовы репортеры…

Он махнул рукой и слегка растянул рот в улыбке, однако ожидаемой поддержки не получил.

– Так или иначе… – Он сглотнул. – Я буду говорить, что мы пока сворачиваем поиски. Будем проверять другие версии.

– И какие же? – Голос Нильсона оказался мягче, чем он ожидал, и все же в нем ощущалось жало резкости.

Монсон отвел глаза. Оказывается, девочка с братом так и стояли в открытых воротах, наблюдали за ним. Слышали ли они его слова?

– Может, поговорим там? – Монсон махнул рукой в сторону дома. – Магдалене тоже стоило бы знать…

Эббе медленно покачал головой.

– Она отдыхает. Утром снова был врач.

– Понимаю, – сказал Монсон. Это объясняло, почему Эббе не пригласил его войти. Монсон слышал, что Магдалена Нильсон заперлась в спальне. Что она даже с кровати не может встать без посторонней помощи. Очевидно, это были не просто слухи.

Он снова сглотнул, сосредоточился. Бросил короткий взгляд на обоих детей, после чего произнес слова, которых хотел бы избежать больше всего на свете.

– В последние дни мы начали прорабатывать версию о том, что произошло нечто другое. Что Билли не заблудился, а его похитили. Кто-то, кто желал ему или вам зла.

Глава 11

На этот раз Исак не опоздал. Но пришел впритык, так что пропустил и кофе с булочками, и разговоры о погоде. В понедельник он не появился, и Вероника с нетерпением ждала его всю рабочую неделю. Помечала дни, пыталась сосредоточиться на остальной группе. Судя по физиономии Рууда – с переменным успехом.

Завсегдатаи пятничной группы уже уселись в кружок – все, кроме Ларса. Рууд звонил ему, объяснил, что пустит его обратно не раньше чем через месяц. Ларс воспринял новость не сказать, чтобы хорошо. Обвинял в случившемся Веронику, причем в таких выражениях, что Рууд отказался их повторить.

Исак уселся на тот же стул, что и в прошлый раз, приветливо кивнул ей. Глаза были синее, чем ей запомнилось. Он улыбался, и Вероника заметила, что улыбается в ответ.

– Добро пожаловать, – сказала она, мелко дыша.

– Спасибо.

Исак продолжал смотреть на нее, подавшись вперед. Он уже собрался что-то сказать, но тут словно из ниоткуда вынырнул Рууд и поставил свой стул рядом с ней.

– Вот, решил посидеть сегодня с вами. Все в порядке, – не столько спросил, сколько констатировал Рууд.

– Конечно. – Она снова повернулась к Исаку, но тот выпрямил спину и отвернулся. Черт, черт! Вероника постаралась скрыть раздражение от Рууда.

Сеанс проходил хорошо, во всяком случае внешне. Участники говорили о своем горе; время от времени, если человеку требовалась помощь, Вероника задавала вопросы. Ручка, как прежде, шуршала по страницам блокнота, но она перестала быть эффективным орудием. Она больше не впитывала горе и боль, а только скакала по странице, и привычный кайф от услышанных рассказов не приходил.

Разочарование нарастало; Вероника поймала себя на желании, чтобы другие участники поскорее отговорили свое и она передала бы слово Исаку. Из-за Рууда приходилось следовать рутине, сдерживать себя, позволять другим выговориться до конца. Лейф, бизнесмен лет пятидесяти, потерявший всю семью в автокатастрофе, отнял слишком много времени. Пока он плакал и шмыгал носом, драгоценные минуты уходили, и когда Вероника произносила слова поддержки, ей пришлось сильно постараться, чтобы в голосе не прозвучало нетерпения.

Когда наконец настала очередь Исака, стрелке стенных часов оставалось щелкнуть всего несколько раз. Вероника быстро нашла чистую страницу в блокноте, чувствуя, как дрожат руки.